Книга Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

Он резко повернул лошадь и галопом поскакал вслед за посыльным. Он почти физически чувствовал горящие взгляды женщин на своей спине и знал, что они называют его нормандским ублюдком.

Посыльный спешился у охотничьего домика и упал на колени перед Вильгельмом. Подъехав, Симон увидел, что брови короля сдвинулись, а лицо приобрело бурый оттенок. За три года при дворе Симон ни разу не видел Вильгельма в ярости. Верно, порой он гневался, но это всегда был холодный гнев, который он контролировал. Теперь же Вильгельм весь кипел, лицо его стало пурпурным.

– Это правда, сир, – говорил запыхавшийся посыльный. Со лба его тек пот. – Север поднялся против вашей власти. Датчане высадились в Хамбере и пошли маршем на Йорк. Господин Малет умоляет вас поторопиться.

– Весь север? – переспросил Вильгельм хриплым голосом.

– Маерсвейн, Госпатрик, Эдгар Ателинг, – продолжал посыльный, – и Уолтеф Хантингдонский. Именно он повел их на Йорк, и его люди нанесли самый большой урон.

Сердце Симона замерло. Он так надеялся навестить Уолтефа в его владениях. Он думал, что Уолтеф любит нормандцев, но оказалось, что он вроде тех двух женщин с грибами, служит, потому что вынужден, а на самом деле ненавидит их.

Глаза Вильгельма сузились при упоминании имени Уолтефа.

– Милостивый Боже! – прохрипел он. – Я покажу англичанам, кто их король, преподам им такой урок, что они раз и навсегда перестанут в этом сомневаться!

Охоту отменили. Гончих загнали на псарню, но лошади остались оседланными.

Симон помог нагружать повозки, которые должны были следовать обозом вслед за кавалерией. Симону никто не давал никаких поблажек, и он таскал и грузил вещи наравне со всеми. Затем он помог грумам запрячь лошадей в повозки и погрузить поклажу на пони. Брали самое необходимое – еду, постель и королевский шатер. Нога болела чудовищно, но он старался превозмочь боль. Если он остановится, тогда всякие мысли полезут в голову. Работа помогала ему справиться с гневом и огорчением.

Когда он пытался взвалить на пони мешок овса и уже думал, что ноги подогнутся и он свалится, мешок подхватили сильные руки.

– Муравьи работают сообща, – эти слова произнес отец. – Почему ты все хочешь сделать сам?

– Я справлюсь, – возразил Симон, но ноги его дрожали.

– Мы все тоже, но небольшая помощь не помешает. Я наблюдал за тобой со стороны, ты работал как раб, над которым свистит кнут. – Он достал флягу и протянул сыну. Вино было прекрасным, густым, крепким, такого Симон никогда не пробовал, только наливал в королевские кубки. Сразу стало легче.

– Что случилось? – с тревогой спросил де Рюль, кладя руку на плечо сына.

Симон покачал головой.

– Ничего.

Отец не сводил с него глаз.

– Это сеньор Уолтеф, верно?

Симон почувствовал, как начинает жечь глаза. Он отвернулся и стал возиться с пряжкой у седла пони.

– Я думал, что, когда король Вильгельм отказал ему в руке леди Джудит, он может пойти против нас, но он ничего не сделал… Просто уехал и стал жить в своих владениях. Я понадеялся, что все будет в порядке… что я смогу поехать и навестить его…

Де Рюль вздохнул.

– Если бы не датчане, возможно, все действительно было бы в порядке, – сказал он. – Даже если бы король отдал ему леди Джудит, я не уверен, что он остался бы ему верен. Ведь он наполовину датчанин, и его отец похоронен в Йорке.

Симон покачал головой.

– Теперь он наш враг.

– Да, – кивнул отец, – боюсь, что так.

Глава 10

Это был самый короткий и самый темный день в году. Низкие облака и сильный дождь плотной пеленой покрыли землю, и утреннюю зарю и ночь разделяли мрачные сумерки.

В комнате, соседней с покоями королевы, Джудит велела горничной подбросить угля в огонь. Дождь колотил в ставни. Казалось, что это не капли, а маленькие камешки. На севере, наверное, идет снег, подумала она. До них доходили отрывистые сведения о кровавых стычках между войсками Вильгельма и английскими и датскими бунтовщиками. Говорили, что земли к северу от городка под названием Стаффорд лежали в дымящихся руинах, что ее дядя расправлялся с восставшими огнем и мечом. Доходили слухи и об Уолтефе. О том, как он в одиночку убил почти сотню нормандцев у Йорка. Она знала, что он был обижен, но глубина и сила его ярости пугали ее. Возможно, это и хорошо, что она не стала его женой.

Из-за закрытых дверей главных покоев послышался сгон матери. Затем раздался успокаивающий голос повитухи, потом плеск воды.

– Уж слишком долгие роды. – Ее сестра Адела отошла от окна, где она якобы пряла шерсть, хотя на веретене было не более двух ярдов. – Королева Матильда родила принца Анри очень быстро, но мама мучается уже вдвое дольше.

Джудит пожала плечами.

– Что я могу знать, – коротко ответила она, потому что волновалась. Младенец, которого ее мать пыталась родить, был зачат, с определенным умыслом, во время торжеств по поводу коронации. Аделаида, верная своим супружеским обязанностям, вынуждена была согласиться и на сорок первом году жизни, при двух взрослых дочерях, снова оказалась на сносях. Беременность она переносила очень тяжело. Джудит и Адела ухаживали за ней вместе со служанками, растирали ее распухшие ноги и кормили с ложки.

– Вдруг она умрет? – Нижняя губа Аделы задрожала. Джудит потерла руки. Несмотря на пылающий огонь и два платья, надетых одно на другое поверх белья, ей было холодно.

– Да не умрет она, – резко возразила она. – Если бы ей было так плохо, повитуха уже послала бы за священником, а Сибилла бы вышла к нам. Не смей трястись!

– Я не трясусь, – шмыгнула носом Адела. Ветер внезапно перестал завывать, и они услышали тонкий плач ребенка.

Девушки замерли и повернулись на звук. Дверь распахнулась, и вышла Сибилла с засученными рукавами и таким раскрасневшимся лицом, будто сама рожала.

– У вас братик, – сообщила она улыбаясь, – Прекрасный мальчик. – Она отодвинулась, чтобы они могли войти в комнату.

Аделаида полулежала на высоких подушках на огромной кровати. Волосы, обычно заплетенные в косы, рассыпались по плечам. В нише стояла статуэтка святой Маргарет, покровительницы рожениц, по бокам горели две свечи. В руках Аделаида держала спеленутого младенца со сморщенным личиком и пучком золотистых волос.

Аделаида взглянула на дочерей. Под ее глазами были темные круги, на губах запеклась кровь. Она кусала их, чтобы сдержать крик боли. Но глаза ее горели радостью, триумфом и любовью, которых она никогда не испытывала, рожая дочерей. Заметив этот взгляд, Джудит почувствовала ревнивое раздражение. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы заставить себя подойти к кровати и взглянуть на новорожденного.