Книга По ту сторону Венского леса - Траян Уба

Ефрейтор Лука хотел во что бы то ни стало показать товарищам, что он хорошо знает город.

— Вон там, правее ограды, — показывал он пальцем, — где упала бомба, был раньше ресторанчик Матаки. Мы часто приходили туда. Матерь Божия, какие у нас там бывали пирушки! Мы здорово зарабатывали на лужении посуды. Что греха таить, свинца клали больше чем следовало, но нам все сходило с рук.

— Ах вы, мерзавцы, — вскипел Безня, — так вот почему у меня болело под ложечкой всякий раз, когда я пил на Пасху вино из луженого ведра.

— А кто тебе велел пить вино на Пасху? Водки у тебя, что ли, не было? Или ты некрещеный? Я хоть и цыган, но церковные праздники встречаю как положено. У нас в Буфте такой порядок: выбираем кого-нибудь одного, тот идет в церковь, пробует просвиру, пьет вино и приносит нам того и другого. Дайте мне сейчас целый кувшин муската, я его выпью одним духом!

— А вот недалеко от нас, в Дор Мэрунт, на Яломице, есть такое вино, что пальчики оближешь, — прищелкнул языком Олтенаку.

— А я, ребята, выпил однажды в Ораде такую водку, что забыл даже, как меня зовут, — вставил Илиуц.

— Подумаешь, водка — ерунда. Вот когда мы придем в Бая-Маре, я вам дам попробовать турецкий напиток — чистый спирт!

— А я, господин старший сержант, — вздохнул Безня, — совсем не могу пить.

— Ну и дурак, — мстительно сказал Лука, который еще не забыл про луженое ведро.

— Кончится война, схожу к доктору. Я ведь собираюсь жениться, а разве можно не выпить со свекром!…

— Плохо дело. Мы не знаем, чем себя занять, и говорим глупости, — мрачно заключил Наста. — Стоим здесь уже три дня и начинаем покрываться плесенью. Мне кажется, что наше начальство решило помочь фашистам благополучно убраться из долины Праховы. Так что мы пойдем в наступление тогда, когда там уже никого не будет!

— Старший сержант прав — это наверняка устраивает наших начальников! Ведь они все четыре года, как псы, служили своим хозяевам, вместе воровали, вместе набивали карманы золотом, вместе распевали «Лили Марлен». А теперь, думаете, вот так, за здорово живешь, отвернутся от немцев и с распростертыми объятиями встретят русских?!

— Ну, найдутся такие хитрецы, которые именно так и сделают!

— Я думаю, мы ждем, пока подойдут советские войска, наших ведь слишком мало! — заметил Илиуц.

— Глупости ты говоришь, философ! Что ж мы дадим фашистам спокойно убраться? Нет, браток, надо им так всыпать, чтоб жарко стало.

Наступили сумерки. Небо нависло как темно-синий бархат.

Пушки, люди — все было покрыто пылью, будто это не батарея, а мельница, и зенитчики казались мельниками, запорошенными мукой.

К вечеру из штаба возвратился на мотоцикле младший лейтенант Арсу.

— Все в порядке, грузимся!

Около акаций появляются машины. Орудия берутся на прицеп, люди садятся в грузовики, и батарея трогается в путь. Куда? Никто не знает!

Колонна минует Плоешти, объезжает окопы, обгоняет батальон пехоты и время от времени останавливается из-за огромного скопления телег на дорогах.

Всюду — следы кровопролитных боев: разрушенные траншеи, вырванные с корнем деревья, исковерканные машины. Недалеко от дороги, рядом с разбитым пулеметом, валяются два мертвых фрица. Три перепачканных землей сапера копают ямы, а старшина стоит рядом и, сморщившись, зажимает нос. Время от времени он отворачивается от трупов и вдыхает свежий воздух.

Чем дальше продвигается колонна, тем страшнее картины войны: сожженные поселки, дома, разрушенные мосты.

Вот и Кымпина. Здесь тоже были бомбежки. Город похож на раздетую донага девушку, над которой надругались хулиганы.

Жители, рабочие-нефтяники, приветливо машут солдатам. У них изнуренный вид, но глаза светятся улыбкой.

В курортном местечке Синае в окнах богатых домов, загородных вилл видны испуганные, злые лица. Вот из роскошного особняка, возле которого батарея остановилась на привал, вышла молодая, вызывающе одетая девица с крашеными волосами, в брюках. Тудор спросил ее насмешливо:

— Это ваша вилла, барынька?

Барынька покраснела, потом позеленела от злости:

— Ах вы, голодранцы, ничего вам не дала немецкая культура…

Илиуц подскочил к ней, задыхаясь от гнева.

— Вот как, мадам! Видно, вам неплохо жилось с немцами, если вы тоскуете по их культуре.

Барынька, забыв о культуре, сплюнула и, ругаясь, как извозчик, исчезла за каштанами, растущими около виллы.

— Ха, ха, ха! Хорошо тебя проучили, девка! Вот такие, братцы, и богатели на войне! Ничего, отберут у них виллы. Вернемся с фронта и сами будем здесь отдыхать.

Двое долговязых прохожих наблюдали в монокли за этой сценой. Один из них вкрадчивым голосом, сильно грассируя, вмешался в разговор.

— Догогие солдатики… Нехогошо!…

— Mais pourquoi?[14]— спросил Илиуц.

— A… vous parlez francais! Parcequ'elle est une damme[15].

— Ах, вот как? Дама для определенных целей?…

— О-о! — Долговязый повернулся к своему приятелю и взял его под руку.

— Подумай, mon cher, какое безобгазие. И за что мы, несчастные беженцы из Бухагеста, так страдаем? Какие ужасные времена. Здесь и пойти-то некуда, казино и то закрыли.

— Тебе бы, бездельник, надо было быть там, в Джулештях, а не тут, в казино! — крикнул Лука вслед удаляющимся фигурам.

Несколько элегантных легковых машин остановилось недалеко от места привала батареи. Они прибыли из Бухареста. Какие-то господа сразу же окружили их владельцев.

— Ах, дорогой Жорж, я слышал, как вам трудно пришлось. Но почему вы теперь приехали?

— Я бежал от большевиков. Они уже у ворот столицы.

— Господи боже мой, это неслыханно! Подумать только! Большевики в Бухаресте!!!

— Тяжелые времена, дорогой мой. Наше счастье, что должны прийти и американцы. Мы не потеряем тогда нашей фабрики.

— Дай-то Бог, Жорж!

Курорт оживился. Из Бухареста беспрерывно прибывали десятки «фордов», «бьюиков», «крейслеров».

Распахнулись ставни вилл. Захлопали пробки, будто винтовочные выстрелы. Заиграла музыка. Теперь уже не заводили немецкие пластинки, и «Лили Марлен» уступила место «Конго».

А обладатели блестящих фраков меняли свой официальный язык. Никто уже не говорил по-немецки, как это было совсем недавно. Повсюду слышно: How do you do?[16]Thank you very much.[17]