Книга Опыты психоанализа: бешенство подонка - Ефим Гальперин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я готов выкупить у них газеты и типографии. Пусть назовут цену!
– А куда они денут потом эти деньги? В гроб к себе класть? История с газетой «Новая жизнь» у всех на слуху. Мы с вами, Михаил Иванович, в вакууме.
– Завтра я еду в посольства. К американцам, англичанам… Но я не могу же показывать им эти документы. Это позор!
– Что вы!? Это для них ведь не будет новостью. Но ухватятся! Как – никак конкретные доказательства. Во всяком случае, Михаил Иванович, с завтрашнего вечера вам бы перестать появляться в людных местах. Ах, казаки! Ах, идиоты! Почему они держат нейтралитет?! Ведь им же это аукнется!
Рутенберг допивает водку, уходит.
Терещенко возвращается к маме, сестре Пелагее, Марго. С ними Гиппиус и Мережковский53.
– И что у тебя общего с этим грубым евреем? – спрашивает мать Терещенко у сына.
– О, Елизавета Михайловна. Это мистический человек! – вещает Гиппиус. – Задушить своими руками… Попа! Он ваш друг, Михаил Иванович?
– Друг? Да, нет…
– Тогда может быть враг?! Общение с врагом закаляет, бодрит…
Терещенко пожимает плечами. К нему наклоняется Мережковский. Черные, глубоко посаженные глаза горят тревожным огнем библейского пророка:
– А зачем же вы с ним общаетесь, если он ни то ни это?
Под деревом стоит Иоффе и смотрит в окна квартиры на втором этаже. Там за стёклами, как в аквариуме, безмолвно течёт спокойный вечер семьи. Женщина расставляет тарелки на столе. Ей помогает её маленькая дочь. Мужчина зажигает свечи.
Семья садится к столу. Ужинать. Иоффе смотрит. Мокрое лицо. Ведь дождь идёт.
ДИКТОР:
Иоффе Адольф. В дальнейшем Председатель советской делегации, подписавшей мир с Германией. Организатор революции в Германии осенью 1918 года. Погибнет в 1927 году в Москве. Официальная версия – самоубийство. Обе его жены и дети от обоих браков будут подвергнуты репрессиям.
Через сетку дождя завораживающий эпизод отхода огромного и пустого (всего 40 человек экипаж!) крейсера «Аврора» от стенки верфи. Проводка его по Неве и причаливание к набережной. Это должно быть действие по канонам психоанализа. Завязка, кульминация… Сексуальный символ – жерла пушек главного калибра… Огромная военная машина на полных парах.
А по набережной едет на лихачах свадьба. Пьяные размахивают шампанским. Вышли люди из оперетты. Стоят, смотрят и напевают мотивчик «Без женщин жить нельзя на свете, нет». Дворники курят. Матросики, солдатики. Проститутки.
На мостике крейсера преисполненный чувства ответственности капитан – молоденький лейтенант Эриксон. Рядом, сгорая от восторга, Чудновский и Подвойский. Кочегары бросают в топку уголь. Отсветы огня на их лицах. В радиорубке возле радиста гордый комиссар крейсера Белышев. Радист гонит морзянкой в Гельсинфорс и Кронштадт.
– Я «Аврора»!
Стоит на набережной под зонтом довольный Иоффе и Антонов-Овсеенко. Проплывает тело «Авроры» мимо Терещенко. Неподалёку группа гауптмана. Радуется Лёха.
Юнкер втыкает в Ленина трехгранный штык и с удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык. Крупно руки и текущая кровь. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык, примкнутый к винтовке в спину.
Ленин открывает глаза. Он лежит на кровати. Встаёт, вытирает выступивший пот. Меряет шагами свою комнату. Нервничает. Разгорячённым лбом прижимается к оконному стеклу.
Фары машин в переулках. Редкие, скудные уличные фонари. Цоканье копыт казачьих разъездов. Изредка вдали выстрелы. Тревожная ночь.
Ленин жадно пьёт на кухне воду. Спит хозяйка квартиры. В прихожей у двери на половичке спит охранник Эйно. Ленин берёт его наган. Взводит курок. Примеряется. К виску или в рот…
Рассаживаются три министра Временного правительства – Терещенко, Коновалов и Третьяков.
Стук в дверь. В кабинет входит, скромно потупившись, дочь посла Мюриэль:
– Извините, я тут забыла свою книгу.
– А ты, дорогая, была права, когда не поверила… – говорит посол дочери.
– Вот видишь, папа! – она берёт книгу и так же, скромно потупившись, ни на кого не глядя, выходит.
– Дело в том, господа, что я не ожидал вас увидеть, – поясняет гостям посол. – Один из кадетов, присланных для охраны посольства, сообщил мне, что исполком Петроградского Совета постановил образовать Советское правительство. И что большевики выдворят министров с их постов в течение ближайших двух дней.
– Ну, вот видите, слухи о нашей смерти преждевременны. Мы, наоборот, пришли вас заверить, что делается всё возможное и невозможное.
– Русская революция миновала уже несколько фаз и теперь подошла к последней, – важно произносит министр Коновалов. – Я подразумеваю под этой «последней» не что иное, как торжество контрреволюции. То есть, порядка.
– Ну, тогда, как мне кажется… – потирает руки посол. – Я не смею давать советы, но если немедленно в течение сегодняшнего дня не арестовать большевистский исполком Петроградского Совета, момент будет упущен. Ведь вечером начинается их съезд. И если они утвердят это самое решение о правительстве…
Дождь. Туман. Улица напротив посольства. Из ворот выходят министры Коновалов и Третьяков. На углу машина. В ней гауптман и Лёха.
– А где наш-то? – настораживается Лёха
Терещенко идёт по пустому коридору посольства. Вдруг его хватают и буквально вбрасывают в комнату. Дверь закрывается. В полумраке комнаты активная возня. С Терещенко сдёргивают пиджак. Его толкают в кресло. Руки начинают расстёгивать на нём брюки. Можно уже разглядеть в полумраке – это дочка посла активно раздевает Терещенко.
Из ворот посольства, застёгивая пальто, выходит Терещенко с папкой в руках. Его сопровождают два кадета (охрана посольства). Они провожают его к автомобилю.
Там уже ожидает поручик Чистяков и два сотрудника полиции. За ним наблюдают из автомобиля гауптмана:
– С охраной стал ездить – говорит Лёха.
Автомобиль Терещенко проезжает мимо. Автомобиль гауптмана трогается за ним.
В кабинете Терещенко и посол.
