Книга Перед закрытой дверью - Эльфрида Елинек

— О Ханс, Ханс, о-о-о, — вырывается у нее против воли, Ханс этот возглас воспринимает как должное. Именно так его и зовут. Тут он весь. Собственной персоной. Пора ей раздвинуть ножки.

«Может, она хоть тогда наконец-то попридержит язык, всегда болтает без умолку, что она, что ее братец». Ханс уверен, что их треп начинает потихоньку раздражать и Софи. Ей больше нравится молчаливый Ханс, одинокий волк, чем какой-то там трепач Райнер, которому постоянно нужно окружение, возносящее ему хвалу.

— Иди ко мне, иди ко мне, ну иди же, иди, — шепчет Анна, как будто он и так вовсю не старается, чтобы войти. Но у него всякий раз опадает, это все от волнения перед знаменательным событием, у него это первый раз, и, при известных обстоятельствах, последствия неудачи будут сказываться долго. Она ласкает его, шепча слова любви, довольно банальные, кстати сказать, случалось ей произносить слова и поинтересней, она совершенно изменилась оттого, что в настоящий момент она только лишь женщина и потому неоригинальна. Анна говорит о том, как сильно она его хочет, что он такой красивый, что только для нее он такой красивый, даже если для других он, быть может, и не такой вовсе, потому что она видит его глазами любви, которая нередко обманчива, но не все ли равно. Ее тянет к нему, он проник в ее сердце и занозой засел там, ей от него никуда теперь не уйти. Хансу вполне достаточно было бы просто проникнуть в нее, войти между ног, только вот он все еще не очень твердый, такая незадача. Ханс обливается потом, и поскольку все идет не так, как ему бы хотелось, он прибегает к грубым приемам, нет, не по отношению к себе, а к Анне.

Он прогибает ее в пояснице, подминает под себя, заламывает шею назад, так что хруст раздается, ой, что ты делаешь, мне же больно, да, да, я делаю тебе больно, потому что я такой сильный, что даже не замечаю, что причиняю тебе боль. «Ты очень сильный». Ну наконец-то, вот оно, спасительное слово. И все сразу получается, словно назван правильный пароль, — и пошло дело. Анна в этой ситуации обычно говорит: «Ну слава богу! Отелился все-таки!» — но сейчас эти слова застревают у нее в глотке, столь грандиозно творящееся событие, называемое любовью, и оно готово упасть на любую почву, куда приведется, на благодатную ли пашню или на залитую бетоном поверхность, где все засохнет и будет выброшено за ненадобностью. Анна и сама не понимает, как это случилось. Такое вот событие. Она тараторит без умолку, как хорошо ей было, что теперь им надо делать так почаще, потому что ей очень понравилось, и ему тоже, правда, а со временем будет все лучше и лучше, сейчас было только начало, а уж если в начале так хорошо, то как будет под конец, можно себе представить: еще лучше. Любимый, любимый мой, и она так стискивает Ханса, что у того перехватывает дыхание, но самое главное, что он кончил и вышло у него все это более или менее прилично. Хотя были трудности на старте.

Анна ощущает внутри себя тепло, больше ничего. В голове Ханса одна только мысль о Софи, которая даст ему завтра первый урок тенниса. Он рассеянно целует Анну, касаясь своим рылом то одного, то другого места на ее теле. Анна ошибочно принимает это за так называемую посткоитальную нежность, чем это не является, да и с чего бы вдруг. Это лишь маневр, отвлекающий от того, что в действительности никакой нежности он к ней не испытывает, хотя и рад в душе, что вполне прилично с делом справился. Конечно, Софи не захочется быть с неопытным мужчиной, вполне достаточно, чтобы из них двоих неопытен был один, а именно — она сама. Спортсмену это дело, впрочем, может нанести вред, ухудшить его физическую форму, необходимую Хансу, чтобы взять над Софи верх по спортивной части. Уж разумеется, Анне захочется заниматься этим почаще, надо будет сказать, что тут у нее ошибочка в расчетах вышла. Она не учитывает потребностей большого спорта.

— Ханс, Ханс, Ханс, — тихо повторяет Анна.

— Так точно, это меня так звать, — смеется Ханс в ответ, довольный своей остроумной шуткой.

***

С тем, чтобы в действие вступила еще и природа, на фоне которой можно было бы выделиться в качестве чужеродного тела, компания направляется в знаменитый Венский лес, где этой самой природы сколько угодно, собственно говоря, ничего, кроме нее, там и нет. Разве что отдыхающая публика, ищущая близкий к природе образ жизни, ведь индустриализация в наше время мощно шагает вперед, так что и гуляющим тоже приходится вышагивать по дорожкам.

Последние клочья утренней дымки ползут вверх по склонам, поросшим лиственным лесом; молодых людей тоже тянет к вершинам, на которых располагаются смотровая вышка и кафе-ресторан, там природа и находит свое вполне уютное завершение, потому что люди лакомятся там пирожными и надежно укрыты стеклом. Лучи солнца падают наискосок, образуя световые столбы, между которыми лавирует их группа. Листва с деревьев лиственной породы и всякая гниль образуют ковер, который шуршит под ногами. Эту компанию от других компаний, расхаживающих здесь в туристском облачении, отличает то, что они одеты не по-походному, зато несут с собой корзинку, внутри которой — завязанный мешок. Мешок царапается и взвизгивает, так как в нем находится кошка. Кошку они поймали. В «Возмужании» Жана-Поля Сартра один герой собирается утопить своих кошек, вот и их компания хочет сегодня утопить кошку, хотя и кошка тоже имеет право на существование. Райнер говорит, что сам он в той же мере имеет право на не-существование, как и кошка, которую он отправит в не-существование так, что та и моргнуть не успеет. Кошка чует неладное, оттого и ведет себя неспокойно.

На Софи — вязаное платье спортивного покроя, купленное в модном доме Адльмюллера. Демисезонное пальто Анны сшито на материнской швейной машинке, сразу видно. Софи перышком перепархивает через корни, еловые шишки, веточки и буковые орешки. Именно Софи надлежит утопить кошку в каком-нибудь подходящем ручье Венского леса, который они как раз ищут. Ей единственной осталось еще пройти проверку на смелость, иначе она им не подходит. Когда они всерьез займутся налетами, нельзя будет нюнить и хлюпать, как кисейная барышня, надо реагировать холодно и сдержанно. Райнер особенно заинтересован в участии Софи, потому что это свяжет их одной веревочкой.

Венский лес раскинулся, как известно (какое там как известно, никому это не известно!), на многочисленных холмах; между холмами долины, изрезанные овражками, в которых текут ручьи. Здесь бьют чистые роднички, и путники утоляют жажду, коли таковая их мучит. К сожалению, большинство ручейков мелководно. Разве что в весенний период вода повыше, а сейчас как раз весна. В сухой листве возятся мелкие зверьки, занятые поисками пропитания.

Компания разыскивает русло, где воды было бы побольше, а не то целую вечность возиться придется. И кто знает, как отнесется к этой затее сама кошка. У Софи длинные светлые волосы, которые вдруг начинают светиться, когда в них запутываются солнечные лучики; когда же на них падает лесная тень, они отсвечивают матовой желтизной, словно латунь. Райнер смирился с тем, что здесь он не производит такого выигрышного впечатления, как в подвальчике джаз-клуба, и даже с тем, что в этих зеленых кущах кому-то может показаться, что Ханс в чем-то превосходит его, хотя он обычно ничем Райнера не превосходит. Хорошо еще, что Софи наконец-то согласилась утопить животное. Анна держится поодаль и всецело поглощена тем, чтобы не обнаружить, что теперь они с Хансом связаны неразрывными узами, и ее деланное равнодушие есть результат долгих упражнений. Только что ей вдруг захотелось поцеловать его. Ни в коем разе. Никаких нежностей, это незрелое ребячество.