Книга Я, ты и любовь - Джасинда Уайлдер

— Как нога? — Он поднес к губам бутылку, сделал длинный глоток и подал мне.

— Болит, — ответила я и нерешительно отпила. Горло обожгло. — Боже, что это? — прошипела я, хрипя и кашляя.

Колтон засмеялся.

— Ирландский виски «Джеймсон», детка. Лучший виски на свете. — Он опустил руку куда-то по другую сторону своего кресла и подал мне пиво. — Вот. Заполируй.

Я открыла банку и сделала глоток.

— Хочешь меня напоить?

Колтон пожал плечами:

— Ты всегда можешь отказаться.

— А это помогает? — кивнула я на виски.

Он отхлебнул пива из своей банки.

— Не знаю. Я еще мало выпил, — и сделал большой глоток из «Джеймсон». — Как выясню, сразу скажу.

— Может, я сама узнаю.

— Может, и узнаешь. Только не говори родителям, что бутылка моя. Ты несовершеннолетняя.

— Какая еще бутылка? — Я сделала новый обжигающий глоток.

В голове стало легко и пусто. Тяжесть вины и горя не уменьшилась, но действительно отошла на второй план, отодвинутая виски.

— Если мало пьешь, придержи коней, а то в два счета опьянеешь.

Я отдала бутылку и сжала холодную пивную банку.

— Откуда тебе знать, что я мало пью?

Колтон открыто засмеялся.

— Ну, я не проверял, конечно, но ты не пьешь.

— Как ты это определил?

— Ты хорошая девочка. Кайл бы не стал встречаться с гулящей. — Он приподнялся в шезлонге и принялся шарить в карманах в поисках сигарет и зажигалки. — Да и твоя реакция на первый глоток все мне сказала.

— Ты прав, я не пью. Мы с Кайлом однажды напились — это был ужас.

— Если пить правильно, бывает довольно приятно. Но похмелье всегда вещь тяжелая. — Колтон выдохнул султан серого дыма, рассеявшегося в звездном небе.

Некоторое время мы сидели молча. Колтон потягивал то виски, то пиво. Почувствовав опьянение, я решила поддержать приятную пустоту второй банкой пива.

— Ты не сможешь сдерживаться вечно, — ни с того ни с сего сказал Колтон.

— Смогу.

Мне не остается ничего другого.

— Ты с ума сойдешь. Это так или иначе выйдет наружу.

— Лучше стать полоумной, чем сломленной, — вырвалось у меня. Притом что я так не думала и не собиралась этого говорить.

— Ты не сломлена. Тебе больно. — Колтон неуверенно встал и побрел к краю мостков. Я услышала звук расстегиваемой молнии и журчание.

Я покраснела в темноте.

— Тебе обязательно делать это прямо здесь, при мне? — спросила я. Голос дрогнул от раздражения и сдерживаемого смеха.

Он застегнулся и повернулся ко мне, покачиваясь на месте.

— Извини. Грубо, да? Я не подумал.

— Еще как грубо, блин!

— Я же извинился! К тому же ты не показалась мне слабонервной неженкой.

— Я не неженка! Просто мне тоже надо пописать, а я не могу как ты, с мостков.

Колтон засмеялся.

— Оу… Даже не знаю, что тебе сказать. Ну, присядь у края на корточки.

Я фыркнула.

— Бли-и-н… Как же. Либо упаду, либо описаю себе ноги. Или и то и другое.

— Могу тебя придержать.

— Это уж точно. — Я кое-как встала, придерживаясь руками, стараясь поймать равновесие и не опереться на растянутую ногу. Рука Колтона опустилась мне на плечо и поддержала.

— Пойдешь наверх? — спросил он. Я кивнула. — Вернешься?

Я пожала плечами.

— Наверное. Все равно не засну.

Колтон отошел, чтобы завинтить бутылку, и мы заковыляли по дорожке. Когда я хотела свернуть левее, к нашему дому, Колтон потянул меня за руку.

— У родителей есть туалет в цокольном этаже. Там отдельный вход, тебе не придется подниматься по ступенькам.

Знаю, много лет я торчала в этом доме. Но я промолчала.

Колтон пошел вперед и включил свет. Дождался меня за дверью и помог вернуться на мостки, молча поддержав, когда я поскользнулась на мокрой траве.

Мы снова уселись. Он взял гитару, сделал несколько аккордов и заиграл. Я сразу узнала «Напоминание» группы «Мамфорд и сыновья». Мне казалось, Колтон умеет только играть, поэтому я была поражена, когда он взял дыхание и запел низким, мелодичным, сипловатым голосом. Он не просто исполнял известную песню, он переделал ее, изменил, сделал своей. «Напоминание» и без того уникальная вещь, но версия Колтона тронула какие-то струны в душе.

Я слушала, закрыв глаза, чувствуя, как горе становится чуть-чуть легче. Когда Колтон допел, я не стала открывать глаза.

— Сыграй что-нибудь еще, а? Пожалуйста…

— Конечно. Что ты хочешь послушать?

Я пожала плечами, откинув голову на спинку шезлонга. Колтон тронул струны, кашлянул. Я слышала, как жидкость полилась в его глотку, а потом холодное стекло коснулось моей руки. Я взяла бутылку и отпила, не открывая глаз. На этот раз жжение было желанным. Я чувствовала себя относительно мирно, покойно, немного пьяной и совсем легкой. Чувство вины и горе, как ссыпанные вместе угли, тлели под алкогольным дурманом.

— «Мост над бурной водой», Саймон и Гарфинкел, — услышав, как привычно Колтон объявил песню и автора, я поняла, что он часто это делает. Неужели он где-то выступает? При этой мысли Колтон снова показался мне чересчур огромным, слишком грубым, диковатым и жестким, чтобы сидеть в барах у микрофона, напевая инди и фолк. Но слушая, как он играет, как берет высокие открытые ноты, я поняла, что это для него совершенно естественно.

Меня потрясла грубая красота его голоса. Он превратил эту песню в стихи. В тот момент мне отчаянно хотелось найти свой собственный мост над бурной пучиной моего горя.

Но моста не было, лишь клокочущая река непролитых слез.

Допев, Колтон начал новую песню, которой я не знала, а он не назвал, — негромкую, мягкую, повторяющуюся мелодию с переходами вверх и вниз. Местами он пел с закрытым ртом, глубокой басовой вибрацией в горле. Что-то в песне проникало сквозь алкогольный туман и панцирь бесчувствия, в который я заковала свое горе. Слов у песни не было, но все равно это была элегия, источавшая скорбь, оплакивая невозвратное.

В горле встал плотный горячий комок, и я поняла — на этот раз не удержусь. Я попыталась проглотить его, как мы справляемся с позывами к рвоте, но он прорвался наружу, вылетев сквозь сжатые зубы отрывистыми рыданиями. Я услышала собственное рваное дыхание и острый, высокий звук — длинный, мучительный стон.

Колтон прихлопнул струны ладонью.

— Нелл, ты как?

Вопрос стал последней соломинкой, сломавшей хребет моей выдержке. Я сорвалась с места и, хромая, поковыляла прочь. Тут же перешла на бег, припадая на больную ногу. Спрыгнула на траву и побрела прочь. Не домой, не к дороге, просто прочь. Куда глаза глядят. Вскоре нога провалилась по щиколотку в песок и подвернулась. Я упала на колени, рыдания клокотали в горле, дрожали во рту.