Книга Изоляция - Дмитрий Матяш

Первым делом, нужно бы навести кой-какие справки. Заодно узнать обстановку на Вишенке. Все что для этого требуется, это наведаться в "Неваду" - поныне действующий бар, спрятанный в уютненьком пятачке на околицах областного военкомата. Когда-то, задолго до буйства, там стояли игровые автоматы (откуда и название), а потом, когда эти однорукие лохотроны запретили в пределах города, "Неваду" перекомпоновали под забегаловку.

С тех пор ее двери закрывались всего лишь на несколько недель во время буйства, пока Калмык скитался между очередями на эвакуацию и кассами железнодорожного вокзала, пытаясь покинуть страну. Но поскольку "африканец" его не зацепил, а домой, как уже понятно, он так и не попал, Калмык вернулся к тому, что умел лучше всего: спирт бодяжить да мясо на вертеле крутить. И хоть первоначально его многие считали не совсем здоровым ("африканец", буйство, эвакуация, а он овощную нарезку делает), со временем все наладилось. Сытный обед равнялся двум охотничьим патронам. Ингредиенты для этого самого обеда покупались за один. Так в "Неваде" наладился бартер. Потом, когда смысл бара многим оказался яснее, его неоднократно пытались и грабить, и поджигать, но барменский бог был на стороне Калмыка, как и помповый 'Ремингтон' под прилавком. А вообще лафа началась, когда где-то с середины прошлого года вольные тягачики начали активно в своры сбиваться. Вот наличие бара для семейства Шушкиных и сыграло ключевую роль. Заняли по кругу близлежащих к бару строений, оборудовали под огневые точки, отделились всяким годящимся для заградки металлоломом - благо, в этом проблем не было, - и вот тебе Шушкинский бастион. Ведь только дурачок думает, что бар - это место, куда челы идут водку пить и борщ хавать. Прежде всего, это место, куда за пригоршню патронов или древнюю курковку идут наниматься на работу. Кто владеет баром, всегда владеет фрилансерами - отчаянными парнями, которые за бутыль сахарной сделают то, на что посылать своих парней просто жалко.

Нанай, естественно, дерзости Шушкина не терпел, а потому поначалу принимал самые отчаянные попытки задавить развивающийся бизнес на подконтрольном районе. Да только без толку. Шушкин - натуральный боевой офицер, в Югославии полком командовал, о войне в городских условиях не понаслышке знал. Да и "сыновья" его - все отборные парни, все срочную служили, причем не в стройбате и даже не в связи. Со всей области, говорят, сборная у него: пехтура, десант, спецназ. Вот и получалось, что Нанай бэтэр пригонит - бэтэра лишится. Танки пригонит, и танкам хана, даже до места расположения их не доберутся. "Сыновья" сначала с точек неопытную в войсковом деле пехоту перемочат, потом стволы "семьдесятдвушкам" заткнут. Стрелок выстрелит, у танка полбашни оторвет. Раз-второй Нанай попробовал, потери понес, смириться пришлось. И даже дипломатию с Шушкиным наметить. Типа, мы больше не пытаемся вас танками с землей сровнять (лукавил, смотрящий, у него уже реальные напряги с солярой были), а вы нас к себе погреться пускаете, и парням нашим посодействуете, коли возможность будет. Нагловато, конечно, но Калмык с Отцом большого семейства все ж решили, что худой мир получше хорошей войны, а потому согласились.

Пройдя через подъезд бывшей жилищной конторы и коротко поприветствовав стоявших на входе угрюмых караульных, я оказался внутри высоко отогражденного пятачка. Уже который раз сюда прихожу, а впечатление все равно такое, будто попадаю во дворик больницы. Тихо и спокойно здесь, свистит ветер в щелях заграды, прыгают по крышам птицы, тихо переговариваются редкие 'пациенты'. Ну тебе реальная психушка закрытого типа. Двухэтажка справа, когда-то один из старых учебных корпусов военкомата, ныне использовалась как казарма. Оттуда слышались голоса и топот "сыновей", как сам называл генерал Шушкин своих бойцов. Справа, в одноэтажной приземистой хатинке с заколоченными окнами, оружейка. Что в других постройках я никогда не знал, там всегда стража наряд тянула, не дай Бог было к которой приблизиться хоть на шаг. Твой путь только вдоль вот этих бетонных плит с надписью и указателями "Невада". Начнешь шастать по территории, в лучшем случае просто выбросят за пределы. В худшем - отправят на тот свет. Разговор тут короток.

А так, глянешь, не сразу и поймешь, что тут банда обустроилась, провоенного типа. Разве что опаленные бэтэры по ту сторону ржавой навалы и танки с порванными траками и раскроенными стволами предупреждают: не зли этих парней.

Браво, генерал Шушкин. Вот, что значит вовремя стать лидером для трех десятков тщательно отобранных парней и иметь капельку удачи.

В баре в это время шумновато, но немноголюдно. Два столика заняты "сыновьями", отличались которые от остальных черными нашивками в виде черепа с ирокезом на рукаве, груди и спине камуфляжных бушлатов. Еще два заняли внеклановые труженикии вроде меня, как всегда об оборзевших "догах" беседу заведших. Школота в дальнем углу уже на рогах, спорят на повышенных тонах, чем и привлекают к себе внимание шушкинских бойцов.

Обычно все.

- "Мертвый нацист", - заявляю, усевшись на скрипучий круглый стул у барной стойки.

С полотенцем на плече, стоя к посетителю вполоборота, Калмык смотрит на меня как человек, которому высыпали на голову ведро конфетти, а потом заявили, что обознались. Его влажные губы вздрогнули, будто подбирали аналог помягче посыла на.

- Шнапсу не завезли, - с едва-едва заметным восточным акцентом ответил он. - Заходи в следующей жизни, оболваненный.

- Твою ж то дивизию, - выражаю я свое удивление. - Даже в говенном "МакЛауде"* знают, что для этой адской смеси нужен ликер, а не шнапс. Где книга жалоб? Пусть тебя отправят на курсы барменов, лузер.

(*"МакЛауд пабу", как и "Чайхане" и "Версалю" другое дыхание дали уже по примеру Калмыка, и открыли их сравнительно недавно. Но из-за того, что первый крышевали "доги", второй был открыт исключительно для воровских мастей, а третий больше использовался как наркопритон, популярностью среди тягачей они не пользовались).

- Не шуми. Книга жалоб у меня под прилавком, - он положили руку, я был в этом уверен, на цевье помповика. - Но боюсь, твой мозг не выдержит веса ее страниц.

- Мой мозг выдерживает бред клоуна в барменском фартуке. Наравне с этим, толщина твоей книги осто пердежь невинной старушки на окраине скотобойни.

- Это потому, что толщина моей книги соответствует толщине твоего узкого лба, бритоголовый неандерталец. Наверное, там просто не осталось места для мозжечка, который и без того не больше крысиного, потому ты такой храбрый. Связываешь, что я говорю, или это сложно для тебя? Может, по слогам разложить?

- Да ты не завидуй моей храбрости, черномазый. Если рискнешь когда-нибудь во двор выйти и перестанешь под стойкой в бутылки ссать, тоже похрабреешь. Да только подсказывает мне что-то, что быстрее я стану мэром Винницы, чем ты подтянешь свою тощую задницу к порогу этой хибары.

- Что я слышу? - театрально округлил карие глаза Калмык. - Это слова того самого смельчака, у которого путь между трамвайными остановками измеряется часами? Неужто того самого, что не выходит из дома зимой потому что на кустах, за которыми он обычно ныкается, опадает листва? И того, что будет ждать ночи, чтоб перейти дорогу, если где-то рядом тявкают "псы"? Мы говорим об одном и том же герое?