Книга Великий перелом - Дмитрий Шидловский

Увидев записку Распутина, университетское начальство с чрезвычайной легкостью «поверило», что все документы об образовании потеряны Чигиревым вследствие несчастного случая, и зачислило его ассистентом на кафедру истории российского средневековья. Впрочем, историк даром времени не терял и за год с небольшим написал и с блеском защитил диссертацию по истории Смутного времени. Получив ученую степень, историк (опять же не без помощи Распутина) быстро добился профессорской должности и непринужденно вошел в круг либеральной интеллигенции.

«Африканские подвиги» были забыты, благо Чигирев сам разорвал отношения с большинством людей, которые принимали его полтора года назад как великого путешественника. Свои связи с Распутиным историк тоже не афишировал, поскольку это могло дискредитировать его в глазах либеральной общественности. Он исподволь готовил свою будущую политическую карьеру. Основной круг его общения сейчас составляли члены кадетской партии. Чигирев уже сумел наладить достаточно близкие дружеские отношения с несколькими депутатами Государственной Думы и был даже представлен лидеру кадетов — Павлу Николаевичу Милюкову.

Впрочем, все грандиозные планы по преобразованию России не стоили бы и медного гроша, если бы события пошли тем же путем, что и в мире Чигирева. Там либеральное правительство, на реформы которого так рассчитывал Чигирев, не выдержало напора большевиков и потеряло власть. Этого допустить было нельзя: жизнь показала, что гражданская война окончится не в пользу демократов. Конечно, Чигирев знал несколько поворотных точек в этой войне, с которых мог бы начаться отсчет иного хода событий, однако лучше всего было предотвратить саму войну. Таким образом, следовало предпринять все меры, чтобы буржуазная революция произошла в значительно более благоприятных условиях, чем те, которые должны были сложиться к февралю семнадцатого, В то, что войну удастся предотвратить, Чигирев не верил, но предпринимал все усилия, чтобы отсрочить ее. Теоретически это могло бы дать шанс для более успешного вступления в нее России. Уже это само по себе должно было предотвратить грядущие революцию и приход к власти большевиков. Шанс, конечно, был невелик, но его стоило использовать.

То, что Чигирев услышал сегодня от Крапивина, чрезвычайно порадовало его, но все же на сердце у историка было неспокойно. Приближался роковой день, когда в Сараево должны были прозвучать выстрелы, положившие начало всеобщей бойне.

Расплатившись с извозчиком, Чигирев взбежал по лестнице на третий этаж. Появившееся еще утром чувство тревоги почему-то стремительно нарастало в нем. Впрочем, теперь уже ему казалось, что плохое предчувствие связанно не с предстоящими грандиозными историческими событиями, а с какой-то иной опасностью, куда более близкой, грозящей ему лично. Отмахнувшись от назойливого внутреннего голоса, Чигирев нажал на кнопку звонка своей квартиры. Дверь открыла горничная. Ее лицо было бледным, а в глазах застыл ужас.

— Сергей Станиславович, — с трудом выдавила девушка, — у нас полиция. Комнату Янека обыскивают.

— Что?! — Историк ринулся в комнату сына.

Там его глазам предстало ужасающее зрелище: в углу, вжав голову в плечи, стоял дворник Пахом, разглядывая, как двое грузных жандармов перерывают личные вещи Янека, а жандармский поручик, усевшись за стол мальчика, с интересом изучал какие-то бумаги.

— Что здесь происходит? — насупив брови, спросил Чигирев.

— Если не ошибаюсь, профессор Чигирев? — поднялся ему на встречу поручик. — Ян Гонсевский ваш племянник?

— Именно так. С кем имею честь беседовать?

— Поручик Спиридонович, — жандарм отдал честь, — имею предписание на обыск личных вещей вашего племянника. Извините, что не дождались вас до начала обыска. Вы слишком долго отсутствовали, а дело срочное.

— По какому праву?

— Видите ли, профессор, ваш племянник арестован на явочной квартире польской боевой подпольной организации.

— Помилуйте, поручик, какая еще боевая организация?! — вскипел Чигирев. — Он же всего лишь гимназист.

— Насчет организации можете не сомневаться, — усмехнулся поручик. — Вот, извольте полюбопытствовать, если читаете по-польски, — устав боевой организации «Армия крайова», найденный в бумагах вашего племянника. А вот пособие по террористической деятельности. Вот револьвер со спиленными номерами и двумя десятками патронов.

Чигирев подошел к столу, словно в тумане отстранил рукой револьвер и взял в руки листки, исписанные латинскими буквами. «Мы, члены Армии крайовой, — прочитал он по-польски, — поклялись бороться с поработителями нашей родины…»

— А насчет молодости вашего племянника мы бы и рады были сделать послабление, господин профессор, — прозвучал над его ухом голос поручика, — но, к сожалению, в момент ареста он оказал сопротивление. Более того, голыми руками несколько минут удерживал полицию на пороге квартиры, что позволило его сообщникам уничтожить списки членов организации. На его счастье, у нас был приказ не применять оружие и взять всех живыми. А мальчишка, однако, прыткий оказался. Трем чинам жандармерии серьезные увечья нанес. Одному даже весьма серьезные, с переломом ключицы и ребер. Насилу его два дюжих жандарма скрутили. Так что при всем к вам уважении, профессор, мерой пресечения избран арест. Да и на простое порицание в качестве наказания можете не рассчитывать. Племянник ваш всю вину на себя принял и объявил себя главой организации.

— Поручик, я прошу вас временно приостановить обыск, — упавшим голосом произнес Чигирев. — Я должен сделать один очень важный звонок.

— Воля ваша, профессор.

Мысленно проклиная свою недальновидность и Крапивина с его преподаванием рукопашного боя, Чигирев выскочил в коридор, сорвал трубку телефонного аппарата и выкрикнул телефонистке цифры номера, словно код спасения. Когда на другом конце провода ответили, историк уже с трудом выдавил из себя:

— Говорит профессор Чигирев. Григория Ефимовича, пожалуйста. Срочно.

— Григорий Ефимович в отъезде, — ответил ему женский голос. — На родине, в селе Покровском. Будет через неделю-другую.

Рука историка, державшая трубку, бессильно опустилась вниз.

ГЛАВА 10 Спасение утопающих

— Прошу вас, передача для Янека Гонсевского, — положил Чигирев узелок на стол перед жандармом, Тот неспешно разобрал содержимое передачи, — Ничего недозволенного нет, — наконец степенно произнес он. — Передача принята.

Чигирев немного помялся, потом как бы невзначай выложил на стол несколько серебряных монет.

— Вы не скажете, как он там?

— Кто? — с прищуром посмотрел на него жандарм.

— Племянник мой, Гонсевский.

— Ах, этот. — Жандарм покосился на монетки. — Грубит, ваше благородие. Сообщников не выдает. Всю вину на себя принимает. За Польшу, говорит, свободную жизнь отдам. А насчет содержания будьте покойны, ваше благородие. Тюрьма, она, ясное дело, не Минеральные Воды, но содержание у нас приличное. Так что на этот счет не извольте беспокоиться.