Книга Поверженный Рим - Сергей Шведов

— Магистр Нанний был моим другом, — произнес Феодосий без нажима слегка хрипловатым от простуды голосом и скосил глаза на комита агентов Перразия, застывшего в почтительной позе рядом с его креслом. Видимо, Перразий, обладавший редкой пронырливостью, успел уже пересказать Феодосию подробности гибели сиятельного Нанния. И назвать имена его убийц.

— Превратности войны, — сочувственно вздохнул Пордака. — Магистр пал в битве, спасая жизнь божественного Грациана.

— Который все-таки был убит несколько месяцев спустя, — дополнил корректора Феодосий все тем же бесцветным голосом. — Его смерть тоже на совести комита Андрогаста. Я правильно излагаю суть дела, Перразий?

— Вне всякого сомнения, божественный Феодосий, — низко склонился комит.

— Ты ставишь меня перед страшным выбором, корректор Пордака, и не даешь никаких гарантий, что события будут развиваться в сторону, благоприятную для нас и для Римской империи.

— Я мог бы обмануть тебя, божественный Феодосий, но не стану этого делать из уважения к тебе и империи, которую ты собой олицетворяешь. Я действительно помог Андрогасту устранить Меровлада.

— Зачем? — нахмурился император.

— Меровлад бы связан с русами Кия и патрикием Руфином, он не нуждался в твоем покровительстве, божественный Феодосий. Юный Валентиниан только числился бы императором, но в Риме всем бы заправляли хитрый руг и изменник-патрикий. Чем это грозило бы христианской церкви, ты, божественный Феодосий, догадываешься без меня.

— А разве Андрогаст не связан с варварами? Разве не варвары помогли ему взять Паризий и убить императора Грациана?

— Все это так, божественный Феодосий, — не стал спорить с императором Пордака. — Но Андрогаст слабее Меровлада. Ему помогали, пока он был союзником префекта. Но убийства Меровлада ему не простят.

— А разве Руфин знает, кто убил его союзника?

— Пока нет, божественный Феодосий, — ласково улыбнулся императору Пордака, — но он может узнать.

— От кого?

— От меня. И тогда судьба Андрогаста будет решена, русы Кия вынесут ему свой приговор. Варвары пока что верят Андрогасту. Что нам, безусловно, на руку. Зато Андрогаст не верит варварам, более того, он их боится. А потому сделает все от него зависящее, чтобы избавиться от грозящей ему опасности с их стороны. Этот человек всегда будет нуждаться в твоем покровительстве, божественный Феодосий, а равным образом в покровительстве христианской церкви. Мне кажется, что лучшего префекта претория и опекуна юного Валентиниана тебе не найти. Во всяком случае, в ближайшее время.

— Ты уверен, что союзники Андрогаста и, в частности, Придияр Гаст последуют примеру комита и перейдут на нашу сторону во время битвы?

— Уверен, — твердо ответил Пордака. — Зачем варварам дукс Максим? Он уже показал свою непоследовательность, вступив в переговоры с епископом Амвросием.

— И что варвары потребуют за свою услугу?

— Тебе придется уступить часть Панонии Придияру Гасту и часть Норика княжичу Верену, божественный Феодосий. Таковы их условия. Эти земли они уже захватили, и, боюсь, у империи не хватит сил, чтобы вернуть их обратно.

— А Северная Галлия? — чуть повысил голос Феодосий.

— Пусть она станет главной заботой префекта претория Андрогаста. Поверь мне, божественный Феодосий, среди варваров нет единства, и если нам удастся посеять семена раздора между ними, то мы вернем потерянные земли уже в ближайшие годы.

— Ловлю тебя на слове, высокородный Пордака, — сказал спокойно император. — Возвращение этих земель отныне станет твоей заботой, комит. Кроме того, ты будешь присматривать за префектом претория Андрогастом и докладывать мне обо всем, что происходит в свите юного Валентиниана. Перразий поможет тебе в столь трудном деле. У меня все, комиты, более я вас не задерживаю.

Высокородный Перразий был вне себя от бешенства. Что случалось с ним крайне редко, ибо своими главными достоинствами комит агентов считал как раз хладнокровие и выдержку. И незаурядный ум, конечно. Гнев Перразия вылился в град ругательств, которые он обрушил на голову Пордаки, как только чиновники покинули покои императора. Комит агентов был абсолютно уверен, что корректор Пордака обречен если не на заклание, то уж, во всяком случае, на изгнание. Перразий уже успел обнадежить своих союзников магистра Лупициана и квестора Саллюстия, что звезда римского проходимца закатилась навсегда. Увы, все случилось как раз наоборот, Пордака стал комитом финансов в свите императора Валентиниана, а Перразий потерял место. Свой перевод в Медиолан он расценивал как опалу и, скорее всего, был прав.

— Но почему? — потрясал кулаком комит агентов, взывая не столько к императору, сколько к небу.

— Потому что ты дурак, высокородный Перразий, — охотно ответил на его вопрос Пордака. — Извини уж на злом слове.

— Я выполнял приказ императора!

— Желания императора далеко не всегда облачаются в слова, комит, — криво усмехнулся Пордака. — Феодосию не нужен был Грациан, ему мешал Меровлад, а потому их смерть его нисколько не огорчила. Вот почему он махнул рукой на твои домыслы в мой адрес.

— Так это были домыслы?! — взревел Перразий.

— Посланец Феодосия просто не мог участвовать в убийстве Грациана, комит, ибо это бросило бы тень на самого императора, — ласково улыбнулся опешившему Перразию Пордака. — И всякий, кто утверждает обратное, рискует навлечь на себя гнев владыки.

— А чем, по-твоему, мальчишка Валентиниан и префект Андрогаст лучше Грациана и Меровлада? — продолжал буйствовать Перразий.

— Ничем, — бросил небрежно через плечо Пордака. — А об остальном ты должен догадаться сам, Перразий.

Комит агентов вздрогнул и остановился. До него наконец дошло, о чем ему толкует хитрый Пордака. Феодосию не нужны соправители. Ему не нужны сильные префекты, которые то и дело становятся соперниками императоров в борьбе за власть. Феодосий хотел править единолично. Императору требовались прежде всего послушные исполнители его воли, понимающие владыку с полуслова. И именно такого человека он нашел в лице коварного Пордаки. А Перразию еще предстоит постичь трудную науку угождения, когда умение предугадывать желания императора гораздо важнее старательного исполнения его указов.

Бывший дукс Магнум Максим до того привык к своему новому званию, что даже наедине с собой иначе как «божественным Максимом» себя не называл. После того как комиту Андрогасту удалось привлечь на сторону новоявленного императора легионы покойного префекта Меровлада, никто в свите Максима уже не сомневался в его окончательной победе над Феодосием. Армия Максима едва ли не вдвое превосходила по численности фракийские легионы. Горячие головы, вроде патрикия Феона, назначенного комитом финансов, призывали императора к походу на Константинополь. По их мнению, Феодосий уже потерял доверие не только военных, но и гражданских чинов. При этом Феон и его сторонники кивали обычно на светлейшего Пордаку, который на днях перебежал в лагерь императора Максима. Да ладно бы речь шла об одном Пордаке, так нет же, вместе с ним Феодосия покинул и комит агентов Перразий, еще недавно бывший доверенным лицом владыки Константинополя. Но если Перразий, человек мрачный и нелюдимый, на вопросы заинтересованных людей лишь пожимал плечами, то Пордака охотно делился с чиновниками из свиты Максима своими впечатлениями о Феодосии и его окружении. По словам Пордаки выходило, что магистр пехоты константинопольцев, сиятельный Лупициан, давно уже выжил из ума. Что квестор Саллюстий, едва ли не главный советчик Феодосия, этим самым умом никогда не обладал. И что сам Феодосий тяжко болен и, возможно, не протянет и месяца. По мнению Пордаки, соправитель покойного Грациана совершил три роковых ошибки в своей жизни. Во-первых, когда поддался на уговоры знакомых и принял императорские инсигнии из рук фламина Паулина, во-вторых, когда под воздействием епископа Нектария перешел в христианство, и в-третьих, когда отменил культ императора, выбросив тем самым краеугольный камень из величественного здания империи. Этим своим заявлением Пордака заслужил расположение верховного жреца храма Юпитера, префекта Рима патрикия Никомаха и всей языческой партии, которая подбивала императора Максима вернуть в здание сената алтарь Победы и восстановить государственное субсидирование религиозных празднеств, которые на протяжении столетий сплачивали население Римской империи. К сожалению, Максим медлил с выполнением этих вполне законных требований своих горячих сторонников, что многими расценивалось как нерешительность и желание договориться с христианами. Однако епископ Амвросий, однажды давший слабину, сейчас выжидал, не желая, видимо, связывать себя обязательствами до окончательного разрешения спора о власти между Максимом и Феодосием. Справедливости ради надо сказать, что в свите Максима имелись люди, призывавшие императора договориться с Феодосием о разделе империи на две части. Сам император колебался. Он даже направил своих посланцев в Сирмий, но получил от Феодосия решительный отказ. После чего всем стало ясно, что войны не избежать и пора уже от разговоров и переговоров переходить к решительным действиям. Тем более что армия Феодосия, несколько месяцев стоявшая в Сирмии, двинулась к реке Соме с явным намерением дать отпор божественному Максиму. Пордака во всеуслышание объявил это решение Феодосия трагической ошибкой и призвал Максима дать отпор зарвавшимся константинопольцам.