Книга Трансмиграция Тимоти Арчера - Филип Киндред Дик

— Иероглифы Бога повсюду вокруг тебя. Как мир и в мире.

— Это всего лишь мнение. И это не мое мнение.

— Но ты ведь видишь мир.

— Я вижу мир, но я не вижу ни одного знака Бога.

— Не может быть творения без творца.

— Кто говорит, что это творение?

— Мое мнение таково, что если Logia предшествуют Иисусу на двести лет, тогда Евангелия сомнительны, а если Евангелия сомнительны, то у нас нет свидетельств, что Иисус был Богом, подлинным Богом, воплощением Бога, что, следовательно, подрывает основы нашей религии. Иисус становится просто учителем, представляющим специфическую еврейскую секту, которая ела и пила некий… ах, что бы это ни было, «энохи», что делало их бессмертными.

— Они верили, что это делало их бессмертными, — поправила я его. — Это не одно и то же. Люди верят что лекарства из трав способны излечить рак, но это не значит, что травы действительно лечат рак.

Мы дошли до лавки и остановились.

— Я заключаю, что ты не христианка, — сказал Тим.

— Тим, ты знаешь это уже много лет. Я ведь твоя невестка.

— Я не уверен, что я сам христианин. Я теперь не уверен, что вообще есть такая вещь, как христианство. И при этом я должен подниматься и говорить людям… Я должен продолжать выполнять свои пастырские обязанности. Зная то, что знаю. Зная, что Иисус был учителем, а не Богом и даже не первым учителем. Что то, чему он учил, было итогом системы верований целой секты. Групповым продуктом.

— Но это все-таки могло исходить от Бога. Ведь Бог мог явить откровение и саддукеям. Что там еще говорится о Толкователе?

— Он вернется в последние дни и будет вершить Страшный суд.

— Вот и прекрасно.

— Это есть и в зороастризме. Кажется, довольно многое восходит к персидским религиям… Евреи развили определенные черты персов до своей религии за период… — Он внезапно умолк. Он целиком ушел в себя, позабыв и обо мне, и о магазине, нашей цели.

Я попыталась ободрить его:

— Может ученые и переводчики найдут сколько-нибудь этого «энохи».

— Найдут Бога, — эхом отозвался он, по-прежнему погруженный в себя.

— Найдут растущее. Корень или дерево.

— Почему ты так сказала? — Он как будто рассердился. — Что заставило тебя сказать это?

— Хлеб нужно из чего-то испечь. Нельзя есть хлеб, если он из чего-то не испечен.

— Иисус говорил образно. Он не имел в виду буквальный хлеб.

— Он, может, и нет, но саддукеи явно имели.

— Эта мысль приходила мне в голову. Некоторые переводчики предлагают то же самое. Что подразумевается буквальный хлеб и буквальный напиток. «Я дверь овцам». Иисус явно не имел в виду, что он из шерсти. «Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой — Виноградарь; Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода».[55]

— Ну тогда это вино. Ищи вино.

— Это абсурдно и телесно.

— Почему?

Тим был в ярости:

— «Я есмь Лоза, а вы ветви». Нам что, считать, что это буквальное растение? Что это физическое, а не Духовное? В пустыне Мертвого моря разве что-нибудь растет? — Он взмахнул руками. — «Я свет миру».[56]Нам что, считать, что можно читать газету, поднеся ее к нему? Как к этому фонарю?

— Может, и так. В некотором смысле Дионис был вином. Его почитатели напивались, Дионис овладевал ими, и они носились по холмам и полям и загрызали скот до смерти. Пожирали животных заживо.

— Есть некоторое сходство, — согласился Тим.

Мы вместе вошли в бакалейную лавку.

6

Прежде чем Тим и Кирстен смогли вернуться в Англию, для рассмотрения вопроса о его предполагавшихся ересях собрался Епископальный Синод Епископов. Тупоголовые — полагаю, мне следует сказать консервативные, что будет более вежливо — епископы, выступавшие в качестве его обвинителей, оказались полными идиотами в плане способности организовать на него наступление. Тим покинул Синод официально оправданным, газеты и журналы, конечно же, вовсю писали об этом. Его же этот вопрос никогда не беспокоил. Так или иначе, из-за самоубийства Джеффа общественность была целиком на стороне Тима. Он всегда пользовался ее благосклонностью, но теперь, после трагедии в его личной жизни, сочувствующих ему стало даже больше.

У Платона где-то сказано, что если вы собираетесь стрелять в короля, то должны быть уверены, что убьете его. Епископы-консерваторы, потерпев неудачу с уничтожением Тима, в итоге сделали его еще сильнее, чем прежде. Так всегда с поражениями — о таком повороте событий говорится, что дело вышло боком. Теперь Тим знал, что никто в Епископальной Церкви Соединенных Штатов Америки не сможет его свалить. Если уж ему и суждено пасть, то ему придется заняться этим самому.

Что до меня, моей собственной жизни, то я владела домом, который покупала вместе с Джеффом. По настоянию своего отца Джефф некогда составил завещание. Мне не досталось многого, но досталось все, что было. Поскольку раньше я содержала и его, и себя, передо мной не встало финансовых проблем. Я продолжала работать в адвокатской конторе — свечной лавке. Какое-то время я думала, что со смертью Джеффа я постепенно утрачу связь с Тимом и Кирстен. Но это оказалось не тем случаем. Тим, кажется, нашел во мне того, с кем мог бы поговорить. Да и, в конце концов, я была одним из немногих, кто знал о его отношениях с его главным секретарем и деловым агентом. И, конечно же, это я свела его и Кирстен.

Помимо этого, Тим не бросал тех, кто стал его друзьями. Я даже добилась много большего, чем дружба — между нами была любовь, а из нее пришло и понимание. Мы без преувеличения были добрыми друзьями, в традиционном понимании. Епископ Калифорнийский, придерживавшийся столь многих радикальных взглядов и выдвигавший столь мятежные теории, в отношениях с близкими был старомодным, в лучшем смысле этого слова. Если вы были его другом, он был предан вам и таковым и оставался, как я писала миссис Мэрион годы спустя, когда Кирстен и Тим, как и мой муж, давно уже были мертвы. О епископе Арчере уж и позабылось, что он любил своих друзей и привязывался к ним, даже если ему и нечего было получить с них — в том смысле, что они имели или не имели какую-то возможность продвинуть его карьеру, повысить положение или помочь преуспеть в деловом мире. Все, чего я добилась в этом мире, — молодая женщина, работающая секретаршей в адвокатской конторе, и причем отнюдь не значительной. Стратегически Тим ничего не получал, поддерживая наши отношения, но он поддерживал их до самой смерти.

Некоторое время спустя после смерти Джеффа Кирстен обнаруживала симптомы ухудшения физического состояния, по которым врачи в конечном счете безошибочно распознали перитонит, от которого можно умереть. Епископ оплачивал все ее медицинские расходы, достигшие ошеломительной суммы. Десять дней она томилась в отделении интенсивной терапии одной из лучших больниц Сан-Франциско, горько жалуясь, что ее никто не навещает, что всем наплевать на нее. Тим, летавший по Соединенным Штатам с лекциями, виделся с ней так часто, как мог, но все же не достаточно, чтобы это ее устраивало. Я ездила к ней через весь город, используя любую возможность навестить ее. Как я, так и Тим (по ее мнению) реагировали на ее болезнь далеко не так, как требовалось. Большая часть времени, что я проводила с ней, выливалась в одностороннюю диатрибу, в которой она жаловалась на него и на все остальное в жизни. Она постарела.