Книга Капитан Филибер - Андрей Валентинов

— Почему бы и нет? — улыбнулся. — Зуавы — маленький, но гордый народ, лупивший в хвост и гриву французских интервентов. Так лупивший, что французы в его честь назвали свои отборные войска. Мы будем не хуже!..

«Целься в грудь, маленький зуав, кричи „ура“!.». А что, хорошая песня!

Вновь молчание. Переглядываются, смотрят по сторонам, без особой нужды поправляют оружие…

— Подумаем, товарищ Кайгородов. Посоветуемся… Но… Мы не хотим воевать против народа! Офицеры — они, сами знаете!..

Я покосился на невозмутимого Хивинского. Тот дернул плечом под золотым погоном, еле заметно скривился. Крепко усвоили политграмоту товарищи шахтеры! Если офицер, значит…

— Спросим! — рубанул я. — Вот перед нами два ваших товарища, два будущих офицера… Два маленьких Зуава… Кадет Новицкий! Кадет Гримм! Вы собираетесь воевать против народа?

— Не-е-е-ет!!!

* * *

— Портупей-юнкер Иловайский!

— Я!

— Вам — задание. Срочное и, возможно, опасное. Для начала отберите десяток юнкеров, самых надежных. Затем… На путях стоят две платформы с орудиями. Возьмете маневровый паровоз, уговорите машиниста — и перегоните их на станцию Несветай. Штабс-капитана Згривца не слушайте, сошлитесь на мой приказ. Станция недалеко, за час управитесь. Там отряд есаула Чернецова. Орудия сдадите ему под расписку — и тут же возвращайтесь. Вопросы?

— Все ясно, господин капитан. Только… На чье имя расписку писать? Капитана Кайгородова?

— Будем скромнее, портупей. Если мы — Зуавы, то расписка должна быть на имя капитана…

— Филибера?

— Именно. Капитана Филибера. Все, портупей, в путь, кончен день забав, в поход пора!..

* * *

— Юнкер фон Приц! Не ходите за мной бледной тенью, я вас вижу, давно заметил, но времени нет и… Вас Сергеем зовут, правильно? Сергей, большое спасибо за идею, с песней вы определенно угадали. Спасибо!..

— Господин капитан! Я не из-за… То есть, пожалуйста, всегда рад, но… Ваше благородие, опись! Деньги, что в «сидоре» лежали. Еще часы и два кольца, они были в тряпку завернуты. Вот, опись, я всё…

— Ох, Сергей, нашли время!.. Потом, потом… Это… Это у вас почерк такой?

— А что? Я могу тремя разными почеркам писать, а еще шрифты знаю, у меня по черчению высший балл… Ваше благородие! Я же стрелок, я вице…

— Принц, вы пропали. И даже попали. Это я вам вполне официально говорю. Итак, блокнот, карандаши, лезвие, чтоб острыми были… И не спорьте! Если бы вы могли мощным толчком бросить тело вверх, ухватиться руками за горизонтальный сук в трех метрах от земли и еще винтом на 180 градусов…

* * *

Плачущую женщину в черном платке увели под руки двое шахтеров-«гвардейцев» — бережно, успокаивая, что-то шепча на ухо. Только как успокоишь? Ее сын лежит под красным кумачом рядом с мертвыми товарищами совсем близко отсюда, за дымящимся остовом станционного здания. Девятнадцать убитых, семеро погибли безоружными, две женщины, ребенок… По всей Лихачевке сколачивают гробы.

Еще дюжину трупов нашли прямо за путями, в маленьком овражке. Пассажиры с поезда — с нашего поезда. Не рискнули спрыгнуть, понадеялись на судьбу.

…И еще один солдатик — где-то там, у насыпи. Тоже не вписался.

— Вяжите гада! — еле слышно, белыми губами шепчет командир Максим Жук. — Вяжите!

Приказ не нужен. «Гвардейцы» крутят руки мордатому босоногому парню, которого опознала несчастная мать. Убивал… И он, и десяток других, тоже опознанных и связанных. Главных виновников уже нет, их обгорелые трупы сгрузили на повозки, пугая до белой пены несчастных лошадей, чтобы выкинуть, словно падаль, среди мерзлой степи. Не быть тебе, Полупанов, красным комбригом, не дожить до 1937-го!

Но и среди мелкой шушеры остались убийцы. Ничего, всех опознают, каждого разъяснят!

За станцией, среди желтой мертвой травы — длинная шеренга бывших солдат 27-го запасного. Без шинелей, без сапог, кое с кого гимнастерки содрали. Тихо стоят, тихо ждут. Со всех сторон — «гвардейцы» с «мосинками» наперевес, по флангам — трофейные «максимы». Не забузишь, не загорланишь! Двое попытались — и теперь светят босыми пятками, в серые тучи, не мигая, глядят.

Руководствуясь революционной законностью, товарищи! Приведите сюда Сергея Ковалева вместе со всей «Amnesty International», пусть возразят, пусть защитят свои гребанные human rights!

— Мать попа требует, — так же негромко, сдавленно говорит командир. — Ваньку чтоб отпевать. Плачет, кричит. А он же не верил, Ванька, брат мой, он же за коммунию был!

— Йды, Максим. Додому йды, до матери! — «партячейка» Петр Мосиевич берет парня за плечи, чуть встряхивает. — Говорю: йды! Сами тут… разберэмося.

Я киваю. «Разбэрэмося». В лучшем виде.

Еще три женщины и тоже в черных платках. Обходят строй, в лица глядят, в глаза. Большинство стоит ровно, не дыша, кое-кто не выдерживает, отшатывается.

— Этот, этот! Соседа нашего застрелил, нелюдь!..

Переглядываются шахтеры, усмехаются недобро. Еще один, значит.

— Вяжи убивца, товарищи!

Не позвали сюда господ офицеров, и юнкеров не позвали. Нечего «кадетам» встревать, когда свои со своими разъясняются. У вас, «кадеты», своя война, барская — а у нас своя, пролетарская. Горняцкая, ятить их перебабушку во седьмую лаву через пятнадцатый штрек!

Понимаю — не выдержат шахтеры. Еще немного — и покосят всех пулеметами. Без разбора, без выбора.

— Товарищ Шульга! Нельзя расстреливать, не простит Антонов. Сожжет Лихачевку, никого в живых не оставит. Пусть убираются к черту! Дайте очередь над головами, пусть в степь бегут. Доберутся куда-нибудь — их счастье. Нельзя расстреливать, нельзя!

— Ой, товарищ Кайгородов, сам розумию. Зараз прикажу убийц обратно увести, про остальных так и быть, подумаем… А тых, хто вбывыв, все одно придется порешить, потому как не люди воны. Ничего, тыхо зробымо, помните, я про старую шахту говорыв? Рты позатыкаемо, на телегах под рядном отвезем… Спросят если, мы и знаты ничего не знаем и видаты не видаемо…

Спокойна речь партийного товарища Шульги Петра Мосиевича. Понимаю — ничего не изменить. Свяжут, изобьют напоследок от всей шахтерской души, сбросят в черный холодный ад. Может, и гранат вслед накидают для верности.

— Алапаевск…

Само собой вырвалось, но услышал дед-«партячейка». Покосился недоуменно:

— Цэ на Урали? Там шахты неглубокие, нэзручно. Ничего, пристроим иродов…

Уводят убийц — кого волокут, кому штыками идти помогают. Остальных сгоняют в кучу, прикладами трамбуют для компактности. В ответ — вой до самых серых небес. Не хотят умирать дезертиры, не для того офицеров на части рвали и поезда захватывали. Обидно! Почти до самого дома добрались с барахлом награбленным, еще чуток — и на печку к теплой бабе, как и обещано, как в «Декрете о мире» прописано. Всего и дело-то: калединцев с «кадетами» погромить и пострелять, добычу в узлы связать…