Книга Мы пойдем другим путем! От "капитализма Юрского периода" к России будущего - Андрей Колганов

Пример классового анализа российского капитализма

(Кое-что о макроэкономической мудрости журнала «Эксперт»)[8]

Первый номер журнала «Эксперт» за 2004 год содержит целую обойму концептуальных статей, анализирующих прошлое, настоящее и будущее российской экономики. Отдавая должное профессионализму аналитиков журнала, проницательность которых, спору нет, существенно превосходит прозорливость государственных мужей из правительства и администрации президента, нельзя не обратить внимание на несколько односторонний характер этой проницательности. И чем более общие вопросы развития российской экономической системы ставят перед собой господа аналитики, тем более усиливается их односторонность. С природой этой странной односторонности я и хочу разобраться.

Моя задача — вовсе не рецензирование или критика специально статей в «Эксперте». В конце концов, с чем-то подобным приходится сталкиваться во множестве других, более или менее солидных бизнес-изданий, да и в большинстве других средств массовой информации вообще. Однако к делу.

Статья «Постколониальная матрица» является в этом смысле наиболее показательной. Ключевой вопрос, с которым разбираются авторы статьи, — случайно или нет ускорение темпов экономического роста, которое произошло в 2003 году? Ведь если в 2002 году валовый внутренний продукт (ВВП) вырос на 4,3 %, то в 2003 году — на 7 %, инвестиции же, соответственно, на 2,6 % и на целых 12 %.

Ответ, данный в статье, категоричен: «Это не случайность и не следствие одних только высоких цен на нефть, а результат накопленных позитивных изменений в нашем хозяйстве»[9]. И это правда. Правдой являются и те факты (и некоторые выводы), на которые ссылаются авторы. Во-первых, экономический рост, 2002 год, начал впервые за годы реформ коррелировать с динамикой инвестиций (т. е. включился нормальный механизм роста, основанного на накоплении нового основного капитала). Во-вторых, этот экономический рост связан в первую очередь с функционированием слоя новых (в смысле ориентированных на рыночную экономику) фирм, основанных в первую очередь на обслуживании внутреннего рынка.

И здесь наши авторы склоняют головы перед мудростью Евгения Ясина и прочих реформаторов, которые были убеждены, «что рано или поздно в условиях свободного рынка новая экономика вытеснит старую». Авторы даже подтрунивают над своим прежним неверием в эту рыночную мудрость.

А зря. Ох, совсем не напрасно задавался вопрос: «Как именно это у вас получится?» И хотя в статье с гордостью констатируется: «Но теперь все вместе мы это знаем» — на деле получается, что авторы не только не знают, но и не хотят знать.

«Как именно получится» означает — «какой ценой»? Вот о цене-то аналитики «Эксперта» предпочитают вспоминать пореже. А когда вспоминают, стараются эту цену оправдать.

«Люди, которые взялись реформировать советскую экономику, имели дело с мертвым объектом. И это не фигуральное выражение. Темпы роста ВВП СССР в середине 80-х гг. были равны нулю»[10].

Логика железная. Нулевой темп роста ВВП — это мертвый объект. А как именовать тогда объект, который в результате первого года «реанимации» заимел минус 16 % прироста ВВП в год и бегство 12 млрд долл. за рубеж? (В последующие годы, правда, масштабы спада стали малость поскромнее, чего не скажешь о бегстве капиталов.)

Мы потеряли, утверждают авторы, «с экономической точки зрения ровно столько, сколько и должны были потерять»[11]. Дескать, если мы и потеряли 40 % ВВП за 90-е годы, то это за счет сброса накопленного ранее старья. Ну, вообще-то, не 40 %, а около 50 %, но в данном случае это не главный предмет спора.

Давайте взглянем, как вообще на практике происходил переход от экономической системы, где была накоплена масса капитала, неэффективного с точки зрения рыночной экономики, к экономической системе, эффективно работающей в условиях рынка?

Лучший вариант: происходит медленный сброс неэффективного капитала и свертывание производства неэффективной продукции одновременно со взрывным ростом производства эффективной продукции, ориентированной на рыночные критерии, и с накоплением современного капитала. Расширение с самого начала существенно опережает сжатие. Пример: экономика КНР.

Вариант «средней паршивости»: свертывание неэффективного производства и сброс неэффективного капитала на короткое время (2–4 года) несколько опережают развертывание нового, рыночно эффективного производства. Затем расширение опережает сжатие, за 8–12 лет с начала реформ восстанавливая дореформенный уровень производства. Пример: экономики ряда стран Центральной и Восточной Европы (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Словения, Белоруссия).

Худший вариант: сброс устаревшего капитала и свертывание неэффективного производства на долгие годы существенно опережают тенденцию к развертыванию нового производства, ориентированного на рынок, и прирост нового капитала. Более того, значительная часть ресурсов не переливается от неэффективных производств к эффективным, а попросту теряется. Лишь через много лет падение замедляется и сжатие наконец сменяется расширением (России на это понадобилось 7 лет). Однако до восстановления дореформенного уровня производства потребуется не менее 18–20 лет с начала реформ. Пример: Россия, Украина.

Авторы «Постколониальной матрицы» с неподражаемой наивностью искренних циников спешат уверить нас, что «просто старая обрабатывающая промышленность и старый сектор услуг умирали быстрее, чем росли новые. И эта разница в темпах была совершенно естественной»[12]. При этом они напрочь забывают о том, чем взахлеб восторгаются несколькими абзацами выше: «Радикализм данной в начале 90-х экономической свободы вывел на рынок капитала и труда тысячи суперквалифицированных людей. Такого не было ни в одной стране мира. Российский же рынок в самом его основании создавали люди с блестящим физическим, математическим и прочим естественнонаучным образованием. И это обстоятельство сразу же заложило основы будущей живучести и конкурентоспособности их компаний»[13].

И как же мы с таким суперпрекрасным, невиданным в мире предпринимательским корпусом ухитрились уронить свое производство вдвое, а инвестиции — вчетверо?

Сравнение с КНР показывает, что дело далеко не только в большом объеме перенакопленного устаревшего капитала. Дело в эффективности тех институтов, которые обеспечивают перераспределение ресурсов от неэффективных производств к эффективным. Ничего «естественного» здесь нет, здесь все зависит от характера общественных отношений. Вот тут-то «радикализм данной в начале 90-х экономической свободы» с весьма специфическим душком и сыграл с экономикой России злую шутку. Старые институты разваливались, а к отлаживанию новых ни государство, ни рванувшийся на свободу частный бизнес не проявляли не малейшего интереса. «Рынок сам все урегулирует!» — кричали в унисон и министры, и бизнесмены, переводя на «новорусский» старый лозунг экономического либерализма «Lassez faire et laissez passer!».