Книга И несть им числа... - Джон Барнс

Хелен продолжала говорить по телефону, время от времени откидывая падающую на глаза прядь. Она была спокойна, как будто разбирала ссору между двумя классами в колледже или делала сложный заказ по каталогу.

— Если вы можете попросить коронера сразу сделать полный спектральный анализ веществ, найденных в крови жертвы, пока она еще свежая и не свернулась, то уверена, что мои сотрудники будут очень признательны, точно вам говорю. Послушайте, я знаю, что вы должны меня арестовать и доставить в участок. Я знаю, что в этом нет ничего личного. Просто убедитесь, что на место происшествия скоро прибудут ответственные лица и что они свяжутся с Ифвином и Диего Гарсиа для подтверждения, ибо хоть я и уверена, что ваша тюрьма — одна из лучших, но не имею ни малейшего желания в ней задерживаться: мой жених уже заказал номер в «Королевском Сайгоне», и именно там я намерена отметить нашу помолвку. Да, он со мной и тоже свидетель, так что вам придется забрать нас обоих — это уж точно.

Она ссутулилась и как-то разом смутилась. «Кто это?»

«Что? Не понимаю, о чем вы говорите». Поднявшись, Хелен убрала телефон в сумочку, затем взглянула на тело, на меня — с ужасом — и спросила:

— Почему ты жив? На тебе ни единой царапины.

Я не понял, что она сказала, ибо первой мыслью было: она хотела в меня выстрелить, она участвует в заговоре против меня и пришла в замешательство, по ошибке убив своего партнера. Прежде чем я смог подумать о чем-то, что хоть немного бы прояснило суть происходящего и имело смысл, появился взвод кохинхинской национальной полиции. Люди в форме прорвались сквозь воздушную завесу, схватили со стола пистолет, надели на Хелен наручники, а меня просто заставили идти.

Кохинхинская национальная полиция пользовалась славой не самой жестокой полиции в мире. Конечно, она не такая нежная, как новозеландская, финская или ирландская, но все равно не гестапо. Эти полицейские слегка коррумпированы, однако не очень, так что можно попытаться дать взятку незнакомому полицейскому. Лучшее, что можно было сделать, — сотрудничать с ними и неизменно повторять одни и те же правдивые показания — что, мол, не имеешь понятия, что происходит и почему.

Полицейские приступили к тщательному осмотру тела, а заодно и свидетелей, то есть меня и Хелен. Пистолет, лежавший на столе, вызвал бурю эмоций — ни один из них прежде никогда не видел оружия такой модели. При обыске у Хелен нашли и другое оружие: короткоствольный крупнокалиберный пистолет в подвесной кобуре, автоматический нож в сумочке и метательный нож с ножнами, прикрепленными сзади к нижнему белью. В платье с открытой спиной, в которое она была сейчас одета, по-моему, несложно дотянуться до ножа и выхватить его из ножен; его можно было использовать для ложной атаки в соответствующей ситуации,.

Как это ей удалось спрятать от меня такой арсенал, когда она одевалась? Более того, каким образом она все эти пять лет скрывала от меня довольно долгий период своей жизни?

Теперь в разговор вступил и менеджер «Любопытной обезьяны». По крайней мере он рассуждал разумно: хотел, чтобы все это убрали из его ресторана как можно скорее, а также желал получить адреса всех участников, чтобы прислать потом счета за нанесенный ущерб.

Частично его пожелания были сразу выполнены. Подошел переодетый инспектор, о чем-то пошептался по-японски и по-французски с менеджером, по-вьетнамски с сержантом в форме и затем пролаял несколько коротких распоряжений. Полицейские потащили несопротивлявшуюся Хелен, которая, казалось, была в некотором шоке, к машине без номеров и впихнули ее внутрь. Меня оттащили к другой машине и сделали то же самое. Все офицеры высшего ранга сели в машину с Хелен, так что либо они уже выяснили, кто из нас двоих действительно опасен, либо, что более вероятно, все хотели принять участие в поимке убийцы, а не соучастника.

В моей машине никто не знал ни слова по-английски, по-немецки или по-французски, так что они хоть и казались вежливыми и добрыми, но спросить я не мог ничего: например, арестован я или нет, и скоро ли кончится этот кошмар.

Люди и роботы в Сайгоне, очевидно, испытывали здоровое уважение, если не восхищение, к движущейся полицейской машине, ибо все уступали дорогу, когда мы с грохотом неслись по улицам, завывая сиренами и мигая красными фарами. Велорикши сходили на обочину, пешеходы отступали с узких тротуаров и вжимались в стены, а несколько машин вдруг вспомнили, что у них есть срочные дела в другом конце города, и быстренько свернули, кто направо, а кто налево. Наша машина неслась по разбитому шоссе, по грязи боковых улочек, мимо небольших киосков, удивленных глаз и широко открытых ртов зевак, которые выглядывали из дверей, интересуясь, что это за шум. Все это могло быть любопытным, если бы я не сидел на заднем сиденье, обхватив себя насколько позволяли наручники, то и дело всхлипывая от страха.

В полицейском участке детектив, знавший английский, объяснил, что Хелен отвезли в женскую тюрьму, чтобы снять показания и записать большое количество информации. К счастью, сегодня была не пятница, когда все заняты, так что был шанс, что нас выпустят через несколько часов, тем более что все свидетели из «Любопытной обезьяны» подтвердили, что Хелен стреляла в целях самозащиты.

К счастью для нас обоих. Кохинхина — одно из тех мест, где терпимо относятся к понятию самозащиты. В Новой Зеландии стали бы вести оживленные дискуссии по поводу того, должны ли люди, которые собираются убить тебя, в силу самого факта быть убиты раньше, чем ты услышишь и тщательно взвесишь причины, толкнувшие их на подобный поступок. Я с облегчением понял, что здесь полицейские придерживаются более разумной точки зрения, и если бы не наручники, от радости стал бы на колени и целовал бы им руки.

Меня посадили в камеру с пьянчугами и любителями опиума, я там оказался единственным трезвым человеком. Пахло мочой, блевотиной и мылом. Конечно, мне здесь не очень нравилось: две деревянные лавки и семеро мужиков, не совсем того круга, в котором я привык вращаться, оплачивая номер в «Королевском Сайгоне».

Я был ужасно рад, что остался жив и попал в руки достаточно лояльной и терпеливой полиции: они меня допросят и, может быть, не поверят моему рассказу, но по крайней мере не станут пытать, чтобы получить нужные показания. Конечно, они могут держать меня до тех пор, пока я не превращусь в заплесневелый труп, но в ближайшем будущем на меня не собирались надевать резиновые чулки или зажимать яйца в тисках.

Почему кто-то хочет меня убить? Не могу представить, что же я такого сделал. В голову пришло только одно довольно бессмысленное объяснение: наверное, кто-то хочет убить меня по той же причине, по которой незадолго до этого Билли Биард хотела меня припугнуть.

Может, Ифвин натворил что-то, что разозлило или даже напугало сам Немецкий Рейх: во-первых, мой первый противник работал в Отделе Политических Преступлений, а во-вторых, убитый в ресторане был точно немцем. Или все это — только мои предположения?

Я не имел ни малейшего представления, с чего начать, как разобраться в этом вопросе: все происходящее выходило за рамки того, о чем мне приходилось размышлять.