Книга Известие о похищении - Габриэль Гарсиа Маркес

На следующий день, как договорились, Турбай и Сантос вновь встретились с президентом, но теперь это был совершенно иной человек – незнакомый и мрачный, – и с самого начала было видно, что разговор ни к чему не приведет. «Сейчас очень трудное время, – сказал им Гавирия. – Я хотел помочь вам всем чем мог, но наступил момент, когда я больше ничего не могу сделать». Не прошло и десяти минут, как Турбай, почувствовав, что в душе президента что-то надломилось, поднялся с кресла с подчеркнутым спокойствием. «Президент, – сказал он без тени недовольства, – вы вправе поступать как знаете, а мы – как отцы. Я все понимаю и прошу не делать ничего, что может повредить вам как главе государства». Показав пальцем на президентское кресло, он добавил:

– Если бы я сидел здесь, я поступил бы точно так же.

Заметно побледнев, Гавирия тоже поднялся, чтобы проводить их до лифта. Сопровождавший помощник распахнул перед ними дверцу автомобиля, стоявшего на подъезде. Хмурая октябрьская ночь бросала в темноту струи дождя. Бронированные стекла машины заглушали шум автострады. Оба молчали.

– Здесь нам больше нечего делать, – вздохнул наконец Турбай. – Со вчерашнего вечера случилось что-то, о чем он не может говорить.

После этой драматичной беседы первая скрипка перешла к донье Нидии Кинтеро. Экс-президент Турбай Айала, ее первый муж, приходился ей дядей. Из их четверых детей Диана была старшей. За семь лет до похищения их брак был аннулирован Святым Престолом, и донья Нидия вышла за сенатора-либерала Густаво Балькасара Монсона. Опыт первой леди подсказывал ей, что возможности президента ограничены формальными рамками, тем более в отношении предшественника. «Единственное, что стоило бы сделать, – напомнить президенту Гавирии о его долге и ответственности», – считала донья Нидия. Но даже взяв это напоминание на себя, особых иллюзий она не питала.

Еще до официального признания факта похищения донья Нидия развернула весьма масштабную кампанию. По всей стране организованные ею группы детей вели осаду теле– и радиоканалов, зачитывая обращения с требованием освободить журналистов. Она добилась, чтобы в полдень 19 октября, в День Национального примирения, по городам и муниципальным центрам отслужили мессы, призывая колумбийцев к согласию. В Боготе служба прошла на площади Боливара, одновременно в разных районах города состоялись мирные митинги с белыми платками и был зажжен факел, которому предстояло гореть до тех пор, пока пленники не вернутся живыми и здоровыми. В результате усилий доньи Нидии выпуски теленовостей начинались с показа фотографий похищенных журналистов и отсчета дней, проведенных ими в плену; предполагалось, что фотографию заложника снимут с эфира только после его освобождения. По ее же инициативе призывы освободить заложников раздавались перед началом футбольных матчей по всей стране. Королева красоты на национальном конкурсе 1990 года Мариэль Гутиеррес начала свою благодарственную речь также с призыва освободить похищенных журналистов.

Нидия навещала родственников похищенных, советовалась с адвокатами, тайно действовала через возглавляемый ею вот уже двадцать лет Фонд Солидарности Колумбии, но все время ощущала, что машина крутится впустую. Ее деятельная, страстная и пылкая натура не могла с этим смириться. Нидия Кинтеро поняла, что зависимость от позиции других людей заведет ее в тупик. Ни Турбай, ни Эрнандо Сантос, ни другие влиятельные политики не могут заставить президента пойти на переговоры с похитителями. В этом она убедилась окончательно, выслушав рассказ доктора Турбая о последней встрече с президентом. И тогда донья Нидия решила на свой страх и риск открыть второй фронт и ради спасения дочери действовать независимо и напрямую.

Где-то в это же время в Медельинское отделение Фонда Солидарности позвонил неизвестный и сообщил, что располагает прямой информацией о Диане. По его словам, старый приятель, живущий в одном из поместий под Медельином, передал ему в корзине с овощами записку, в которой говорится, что Диану прячут у него. В записке также сообщалось, что во время трансляции футбольных матчей охранники так накачиваются пивом, что буквально падают под стол, и не смогут оказать сопротивление полиции. Для большей надежности предлагалось передать план усадьбы. Все выглядело настолько убедительно, что Нидия тут же вылетела в Медельин. «Я просила информатора ни с кем не обсуждать полученные сведения, объяснив ему, насколько опасной и для моей дочери, и для ее охраны может стать попытка силового освобождения».

Узнав о том, что Диана находится в Медельине, донья Нидия решила обратиться к Марте Ньевес и Анхелите Очоа, братья которых Хорхе Луис, Фабио и Хуан Давид, личные друзья Пабло Эскобара, как известно, обвинялись в распространении наркотиков и получении незаконных доходов. «Я очень надеялась, что они помогут мне связаться с Эскобаром», – вспоминала те горькие дни донья Нидия несколько лет спустя. Сестры Очоа подробно рассказали ей о произволе полиции в отношении их семей, внимательно выслушали донью Нидию, проявили сочувствие, но просить о чем-либо Пабло Эскобара наотрез отказались.

Марта Ньевес хорошо знала, что такое похищение. В 1981 году ее саму похитили боевики из М-19, запросившие с родственников выкуп со многими нулями. В ответ Эскобар создал штурмовую группу «Смерть похитителям», которая через три месяца сумела освободить заложницу, устроив кровавую бойню охране из М-19. Вторая сестра, Анхелита, тоже считала себя жертвой полицейского насилия, обе без конца вспоминали о притеснениях со стороны властей, включая неоднократные нарушения неприкосновенности жилища.

Нидия все же не теряла надежды. Если нельзя организовать встречу, то, может быть, сестры передадут Эскобару хотя бы письмо. Она уже отправила одно через Гидо Парра, но ответа не получила. Сестры Очоа вновь отказались, опасаясь, что из-за них у Эскобара могут возникнуть какие-нибудь неприятности. В конце концов настойчивые уговоры подействовали, и Нидия вернулась в Боготу с твердым намерением продолжать переговоры по двум направлениям: освобождение дочери и условия добровольной сдачи сразу трех братьев Очоа. Казалось, пришло время все рассказать лично президенту.

Президент принял ее безотлагательно. Сразу перейдя к главному, Нидия пересказала жалобы сестер Очоа на действия полиции. Сесар Гавирия слушал внимательно, изредка задавал конкретные вопросы. Но было видно, что для него эти обвинения не имеют такого значения, как для Нидии. А ее одолевали три желания: чтобы освободили похищенных, чтобы президент запретил своей властью силовые попытки освобождения, которые могут закончиться трагически, и чтобы Подлежащим Экстрадиции продлили срок явки с повинной. Президент твердо пообещал только одно: без согласования с родственниками силовые операции для освобождения Дианы и других заложников применяться не будут.

– В этом суть нашей политики, – сказал он.

Тем не менее и после разговора Нидия продолжала спрашивать себя: сумеет ли президент принять меры, достаточные, чтобы исключить любые действия без его ведома?

Меньше чем через месяц Нидия вновь встретилась с сестрами Очоа в доме одной общей знакомой. Кроме этого, она поговорила со свояченицей Пабло Эскобара, которая тоже рассказала ей о произволе полиции по отношению к ней и ее братьям. Через нее Нидия передала Эскобару письмо: две с половиной страницы почтовой бумаги, исписанные почти без полей изящным почерком; отточенность и выразительность слога была достигнута ценой нескольких черновиков. В тексте угадывалось стремление затронуть душу Эскобара. В начале Нидия писала, что обращается не к солдату, готовому на все ради достижения цели, а к человеку по имени Пабло, «способному чувствовать, боготворящему свою мать и готовому умереть ради нее и ради жены и маленьких детей, невинных и беззащитных». Понимая, что похищением журналистов Эскобар хочет привлечь внимание общественности к своим проблемам, она писала, что он уже с лихвой достиг желаемого. «Именно поэтому, – говорилось в конце письма, – проявите свои человеческие качества, совершив важный, гуманный поступок, который оценит общество: верните нам заложников».