Книга Лабиринт розы - Титания Харди

— Пойдем, Макс, покажешь, как там все работает. Ты сегодня возьмешь диски к нам в Челси?

Он поднялся, чтобы поставить бокал с вином на каминную полку, и едва не выронил его, подскочив от неожиданности при виде лежащей там почтовой открытки.

— Шартрский лабиринт?

Он непонимающе поглядел на Анну.

— Это Уилл. Он прислал Максу открытку. Алекс, так странно — она пришла в субботу утром, сразу после похорон. Будто послание с того света. Отправлено в пятницу, девятнадцатого сентября. Как раз накануне происшествия.

Она сняла с полки карточку и дала прочесть Алексу. На обороте оказалось пять пересекающихся квадратов, вместе похожих на головоломку.

Невозможно предсказать, куда приведет нас путь. Мы с тобой приедем сюда весной или летом и пройдем лабиринт снова. Это лучшие на свете "классики". До скорой встречи, привет маме.

Уилл

— Мне он тоже прислал открытку, с таким же точно рисунком, но из тосканской Лукки. — Алекс задумчиво поглядел на Анну. — Можно, я заберу ее на несколько дней? Хочу снять копию.

Анна вытаращила на него глаза от изумления. Откуда у Алекса взялись подобные сантименты? Или он таким образом пытается восстановить последние дни Уилла? Что-то не похоже. Но, желая хоть в чем-то быть ему полезной, Анна согласилась.

— Скопируешь ее, ладно? Макс расстроится, если она пропадет.

Алекс сунул открытку во внутренний карман пиджака и поднялся в комнату сына.

Они уже выходили из дверей с дорожной сумкой и компьютерными принадлежностями, когда у Алекса зазвонил мобильник. Анна положила ладонь Максу на макушку, подавляя вздох: она почти ждала подтверждения, что выходной испорчен и что доктора Стаффорда сию минуту ждут в больнице. Пятницы и субботы были самыми востребованными днями для трансплантации органов, и это обстоятельство десятки раз разрушало самые продуманные планы.

— Алекс Стаффорд.

— Алекс, это Шан.

Ее голос нервно вздрагивал.

— Что-то случилось?

Она проигнорировала его вопрос.

— У меня сегодня день рождения.

Шан замолчала, и Алекс извинился, что забыл поздравить. Сердечным тоном он пожелал ей счастья, но Шан торопливо продолжила:

— Нет, Алекс, ты послушай… Мне только что принесли букет совершенно восхитительных роз.

Она снова замолчала, словно подыскивая слова, и Алекс тоже молчал, не зная, что следует говорить в подобных случаях. Наконец она заговорила:

— На визитке… Они от Уилла, Алекс. Эти чертовы розы прислал Уилл.

10

После бесконечной измороси конца сентября две недели было очень холодно, в небе светило холодное октябрьское солнце, более гармонировавшее с новым прозрачным мироощущением Люси. Ее предупреждали о возможной послеоперационной депрессии, но этого не случилось. Она понимала, что из-за боли может впасть в своего рода летаргию, отрицающую физическую бодрость, но и такая опасность миновала. Даже излишнее оволосение — обычное последствие приема выписанных ей лекарств — пока не слишком беспокоило. В течение трех дней Люси совершала недолгие прогулки по окрестностям и в десять часов уже возвращалась к себе домой, в особняк эпохи Эдуарда в Баттерси, где снимала жилье пополам с лучшей подругой, худенькой субтильной Грейс.

Обе были продюсерами на телевидении и часто но работе попадали в самые невообразимые уголки мира. Грейс подвизалась в развлекательном секторе: эта деятельность как нельзя более подходила ее неунывающей натуре, хотя не позволяла полностью применить свои дарования, в том числе диплом с отличием по истории — время на учебу в Дареме оказалось потраченным понапрасну. Тем не менее Грейс являлась важной частью жизни Люси и знала ее практически с самого приезда подруги в Лондон — той тогда исполнился двадцать один год, и она, только что закончив университет, пустилась в большое плавание, чтобы увидеть свет, вдоволь насидевшись в тесном мирке сиднейских пляжных пригородов.

Люси защищала диплом по социологии, но работа продюсера и режиссера документальных программ погрузила ее в сферу антропологии и, более того, натуралистики. Один из телепроектов потребовал путешествия по перуанским болотам, затем по Колумбии, откуда Люси вернулась домой с непонятным недомоганием. Первой встревожилась наблюдательная Грейс и не отставала от подруги до тех пор, пока та не согласилась пройти обследование.

Вначале Люси чувствовала обычное утомление, что было вполне объяснимо: телевидение отнимало у нее много энергии. Люси плохо переносила подъемы на горные высоты, не высыпалась после долгих перелетов и ранних вставаний в будни. После обострения бронхита — болезни, доставшейся ей по наследству от матери и подрывавшей ее здоровье в сырые зимы, Люси вернулась к работе сильно ослабленной.

В январе ей пришлось отправиться в очередную поездку; она все еще неважно себя чувствовала, но не настолько, чтобы отказаться от по-настоящему увлекательного проекта. В марте, через несколько дней по приезде, она заметила над глазом большую припухлость, а затем у нее резко поднялась температура.

Обычно не подверженная паническим настроениям Грейс на этот раз силой впихнула ее в такси и отвезла в госпиталь тропических заболеваний: она сразу усмотрела связь между нездоровьем Люси и ее последним местопребыванием. Грейс настояла, чтобы подруга немедленно проконсультировалась у специалиста. Серия предварительных анализов крови не оставляла сомнений и времени на раздумья: и диарея, и рвота, и полная потеря аппетита, и критическая потеря веса — все подтверждало предположение, что Люси заразилась болезнью Шагаса. Характерную инфекцию, распространяемую мелкими насекомыми, распознать не составило труда.

Врачи уведомили Люси, что ей страшно повезло, хотя сама она готова была поверить в обратное. Лишь в редких случаях болезнь принимала острое течение, помогающее ее своевременно диагностировать, — бывало, что из-за незначительности симптомов ее не удавалось выявить годами. Это означало, что она продолжала сидеть в организме и со временем принимала все более зловещие формы.

К счастью для Люси, медики смогли безотлагательно назначить ей необходимые препараты, с большой долей вероятности гарантирующие полное излечение. На этом, впрочем, везение Люси закончилось: несмотря на то что ее организм довольно быстро воспринял действие медикаментов и успешно поборол болезнь Шагаса, коварный недуг успел взять свою дань и практически разрушил ей сердце. Это стало очевидно для всех, кто знал Люси раньше: ее девчоночье очарование поблекло, и она изменилась почти до неузнаваемости, так что теперь была похожа на призрак бывшей самой себя. В начале мая ее отправили в Бромптон на кардиообследование, и мир рухнул для нее в тот день, когда она услышала приговор: ей почти наверняка потребуется новое сердце.

Ясно было одно: возможно, что подходящего не найдется. Она не спешила впадать в пессимизм по этому поводу, но многолетнее обыкновение держать свои чаяния в узде превратило Люси, по ее собственному определению, в реалистку. Нет, Люси вовсе не собиралась разочаровываться в жизни — для этого она была слишком практична. Ей было не привыкать отстаивать свое право на существование.