Книга Темные силы - Елена Топильская

— А ты крещеная? — тихо спросил меня Синцов; Я помотала головой.

— Нехристь. А ты? — А я крещеный.

— А чего не крестишься? — я вспомнила, как однажды в Прибалтике зашла в маленькую псевдоготическую церковь, где шел ремонт. Рабочие таскали мимо алтаря гигантские шпалы, и меня поразило, что каждый раз они останавливались перед алтарем — или как там называется в католических храмах это сооружение, — опускали на пол шпалу, становились на колени, вдумчиво крестились, потом поднимались, дружно подхватывали шпалу и тащили дальше. А возвращаясь, все проделывали снова.

— Не умею, — смущенным шепотом признался Синцов, показав мне глазами на дверцу. Из нее вышел к нам совершенно юного вида священник в облачении, сидевшем на стройной фигуре, словно театральный костюм.

— Вы ко мне? Из милиции? Из Петербурга? — спросил он высоким голосом и улыбнулся. А я-то думала, что служителям церкви улыбаться по чину не положено, они должны быть серьезны и солидны, с брюшком и окладистой бородой. Этот же худенький и безбородый святой отец приветливо улыбался и похож был на мальчишку-старшеклассника.

— Ой! — вдруг сказал Синцов и схватился за голову. — Извините, что я без головного убора. Мужчины вроде бы должны в церковь в шапках заходить…

Священник, продолжая улыбаться, покачал головой. Я тоже покачала головой и пихнула своего спутника в бок.

— Ты все перепутал, — прошипела я ему, — а еще крещеный… Это я должна быть с покрытой головой, а ты как раз правильно пришел.

— Да, — подтвердил священник, — мужчины снимают головные уборы, а женщины должны покрыть волосы. Но это только во время службы строго соблюдается. Однако если вас это стесняет, давайте выйдем на воздух.

Синцов с облегчением кивнул, и мы направились на улицу. Там священник запрокинул голову и с наслаждением оглядел лазоревое небо с редкими розовыми облачками.

— Благодать-то какая! — сказал он радостно, и я посмотрела на него с интересом. Мне стало любопытно, как этот парнишка, молодой и веселый жизнелюб, стал попом. Как-то ведь он пришел к этому? Не в университет поступил, и не в технический вуз, а в семинарию. Не врачом стал или учителем, а святым отцом. Почему? Династия? Или так верит в Бога? А как ему удалось так поверить, что он жизнь ему посвятил?

— Я в Питере учился, а попросился сюда, — улыбаясь, продолжал он. — Здесь природа такая, что душа невольно к Богу обращается, с благодарностью ему, что создал эту красоту.

— А как вы узнали, что мы из питерской милиции? — тихо спросил Андрей.

— Так весь город уже говорит. Вы Пашей Ивановым интересуетесь?

Синцов кивнул, подтверждая наш интерес. Священник помрачнел.

— Паша еще маленьким сюда ходил. Его мать привела, а потом он и сам стал бегать. Добрый мальчик был, услужливый, всем помочь хотел…

— Подождите, святой отец, — начала я, но он мягким движением руки остановил меня:

— Обращение «святой отец» в православии не принято. Называйте меня отец Шандор.

— Извините, — я смутилась. Вот дура!

— Ничего. Вы же некрещеная, как я понимаю?

— А что, у меня это на лбу написано? — я не хотела, но вышло это грубовато. Священник не обиделся.

— Просто у меня глаз наметанный. Я в этом приходе уже десятый год…

— Какой?! — воскликнули мы с Синцовым одновременно.

— Да я просто выгляжу молодо. Качаюсь, у меня тут в сарае тренажерник. Зимой — на лыжах обязательно. Плаваю. И супруга расслабляться не дает, — он озорно подмигнул Андрею.

— А сколько же вам лет, отец Шандор? — спросила я, стараясь быть вежливой. Я никак не могла в разговоре с ним выбрать правильный тон.

— Тридцать два, — теперь священник подмигнул мне.

— Так вы Иванова с детства знаете?

— С пятнадцати лет. Говорю вам, хороший был парнишка. А вот семь лет назад попал под дурное влияние.

— К Эринбергу? — спросила я. — Да. К Илье Адольфовичу.

— А откуда он тут взялся, Эринберг этот? — тихо спросил Андрей. Батюшка — удивительно к нему не подходило это обращение — повернулся к нему.

— Этого я не знаю. Но мне иногда казалось, что он — дьявол во плоти. И поднялся сюда из преисподней, смущать прихожан. Здесь добрый был приход, люди замечательные. А сейчас все наперекосяк пошло, — он как-то криво усмехнулся.

Интересно, а он верит в ад и рай? И в дьявола? Ну наверное, подумала я, раз в Бога верит, значит, и в дьявола должен.

— А вы что, в преисподнюю верите? — спросил Синцов, будто прочитав мои мысли.

Священник пристально посмотрел на него. Вот сейчас, когда он не улыбался, а был серьезен, он выглядел на свои тридцать два. Это озорная улыбка его так молодила.

— Это вопрос терминологический, — Ответил он. — Вы же верите в суд, Уголовный кодекс и тюрьму?

— Ну-у… — протянул Синцов.

— Ну, по крайней мере, верите, что эти институты существуют, а?-Да, конечно.

— Но ведь в основе каждой правовой нормы лежит моральная норма, так? И все правовые запреты — «не убий», «не укради» — и так далее, — прежде всего нравственные запреты, так?

— Наверное, — пожал плечами Синцов.

— И десять заповедей — это аналог Уголовного кодекса, так?

— Вы хотите сказать, что тюрьма — это аналог преисподней?

— Примерно. Геенна огненная — это кара, которая ждет нарушителей нравственного закона. Тюрьма — кара для нарушителей закона писаного, что, по сути, тоже есть закон нравственный. Тот, кто не верит в Бога, полагает, что избежит преисподней. Тот, кто не верит в закон, полагает, что избежит тюрьмы. Но мы отвлеклись.

Я бы с удовольствием еще поговорила со священником. Но он пристально смотрел на книгу, которую я держала в руке, — потрепанную Библию, и я показала ее отцу Шандору. Он протянул было руку, но тут же отдернул.

— Откройте ее, — попросил он.

Я послушно распахнула слежавшиеся страницы. Отец Шандор, заложив руки за спину, наклонился к томику и тут же отпрянул.

— Бесовские знаки, — пробормотал он. — Кровью писаны.

—Вы тоже считаете, что кровью? — тихо спросила я. Он кивнул.

— Видел я такие Библии. Не вносите их в храм.

— Почему?

— Они осквернены. Выбросьте ее. Ее сжечь надо.

— Это вещдок, — не согласилась я. Но после того, что он сказал, Библия стала жечь мне руки. В переносном смысле, конечно. Заметив мое замешательство, Синцов отобрал у меня книгу и пролистал.

— А все-таки, что эти символы означают? — спросил он.

Священник неохотно заглянул в открытые страницы.