Книга Лев мисс Мэри - Эрнест Хемингуэй

– К сожалению, так. Это тоже закон. Сначала кровь идлительная погоня.

– Неудивительно, что я не совсем понимаю вас с С. Д.

– Было бы странно, если бы вы понимали, Гарри.Попробуйте как-нибудь спросить С. Д., понимает ли он сам себя.

– А разве вы его не понимаете?

– Черта с два. Его моральные принципы слишком сложныдля меня.

– Бог мой, у всех есть свои бзики, – сказалГарри. – Но вы писатель. Писатели должны все понимать. Так сказано всловаре.

– Африка – это загадка, Гарри.

– Вы знаете, – сказал он, – мне это тожеприходило в голову. Возможно, я бы и сам додумался до этого. Но как хорошо, чтовы так толково все объяснили.

Я частенько предчувствую события, которые никогда непроисходят. Но мне и в голову не приходило, что день этот будет еще хуже, чемобещал. Арап Маина и старший проводник сообщили, что выше по источнику, возлесамой отмели, охотились две львицы и молодой лев. Наша приманка осталасьнетронутой, если не считать следов, оставленных гиенами, и разведчики тщательнозамаскировали ее. На деревьях вокруг приманки сидели грифы, и они обязательнопривлекут льва, но птицы не могли добраться до останков зебры, которые былиспрятаны так, чтобы лев смог их учуять. Он не ел и не охотился ночью, и,поскольку он голоден и его никто не вспугнул, вечером мы почти наверняказастанем его на открытом месте. Все шло нормально, и мое предчувствие исходилоот чего-то другого.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил я Мэри.

– Мне очень жаль, мой мальчик, – сказалаона. – Я посижу с вами за ленчем, но мне действительно плохо.

– Сегодня прекрасный день, и лев наверняка должен выйтииз укрытия.

– Я знаю. Это-то и плохо. Чувствую себя ужасно. Я такбольше не могу. Вокруг такие красивые цветы, и гора великолепна, а мне такскверно…

Мы пообедали, и Мэри была весела и добра к нам. Если неошибаюсь, она даже спросила меня, не положить ли мне еще холодного мяса. Акогда я сказал: «Спасибо, я съел достаточно», заметила, что мне это будеттолько на пользу и что всем, кто пьет, нужно как следует есть. Это была непросто старейшая из истин, а идея, которую мы все почерпнули из статьи в«Ридерс дайджест». Этот номер «Дайджеста» к тому времени уже покоился в зеленойпалатке. Я ответил, что намерен баллотироваться на выборах, выдвинув пьянство вкачестве предвыборной платформы, и не хочу подводить своих избирателей.Черчилль, если верить рассказам, пил в два раза больше меня и только чтополучил Нобелевскую премию по литературе. Я всего-навсего хотел добрать доразумного уровня, тогда и я мог бы надеяться на получение премии: чем черт нешутит.

С. Д. сказал, что я вполне достоин премии и должен получитьее уже за одно хвастовство, поскольку Черчилль был награжден, по крайней меречастично, за свое красноречие. Гарри сказал, что он не очень внимательно следилза присуждением премий, но, по его мнению, мне следовала премия за мою работу вобласти религии и за заботу о туземцах. Мисс Мэри предположила, что если бы яеще и писал что-либо хотя бы изредка, то, может быть, получил бы ее даже и залитературное произведение. Слова ее глубоко тронули меня, и я обещал, кактолько она убьет своего льва, бросить все и начать писать хотя бы для того,чтобы доставить ей удовольствие. Гарри поинтересовался, не собираюсь ли яписать о загадочности Африки на языке суахили, и предложил достать мне книгу одиалектах, которая окажет мне неоценимую помощь. Мисс Мэри сказала, что у насуже есть эта книга, но все-таки лучше, если я попробую писать на английском. Я предложилпереписать некоторые параграфы из книги для приобретения навыка свободногописьма с использованием диалектов суахили. Мисс Мэри заметила, что я не смогубез ошибок не только написать, но и произнести ни одной фразы на суахили, и,как это ни печально, я вынужден был с ней согласиться.

– Старик, С. Д. и Гарри прекрасно говорят на суахили, аты позоришь нас. Не понимаю, как можно так плохо говорить на каком бы то нибыло языке.

Я хотел возразить, что много лет назад я чуть было ненаучился говорить на суахили вполне прилично, но сделал глупость и, вместо тогочтобы остаться в Африке, уехал в Америку, где всячески старался заглушить своюностальгию. А когда я наконец собрался вернуться, началась война в Испании, и,хорошо это или плохо, я оказался вовлеченным в гущу происходивших в миресобытий и сумел освободиться лишь теперь. Вырваться оказалось не так-то просто,так же как не просто было разорвать цепи обязательств, которые плетутся легко инезаметно, как паутина, но держат покрепче стальных канатов…

Сейчас они веселились и шутили, подтрунивая друг над другом,и я тоже попробовал было пошутить, но очень сдержанно и кающимся тоном, внадежде вновь завоевать расположение мисс Мэри и подбодрить ее на случай, еслилев все же объявится. Я пил сухой балмеровский сидр, который, как выяснилось,оказался прекрасным напитком, и С. Д. успел пополнить его запасы в магазинахКайадо. Напиток был очень легким и освежающим и никак не сказывался на реакции,столь необходимой на охоте.

Двоюродный брат Мэри, очень приятный человек, подарил намдве квадратные, обтянутые мешковиной подушечки, набитые хвоей. Ложась спать, явсегда подкладывал эту подушку под голову. Запах хвои напоминал мне о Мичигане,где я провел свое детство, и мне бы очень хотелось иметь корзину с душистойтравой, чтобы ночью ставить ее себе в кровать под москитную сетку. Вкус сидратакже напоминал мне о Мичигане, и я вспоминал яблочный пресс и дверь,запиравшуюся только на крючок, и деревянную задвижку, и запах мешков из-подяблок, когда их раскладывали для просушки после пресса, а потом накрывали имиглубокие бочки, на которых мужчины, привозившие яблоки, оставляли причитающиесяза отжим деньги. За плотиной яблочного пресса был глубокий пруд, и в нем, еслинабраться терпения, всегда можно было поймать форель. Поймав рыбину, я убивалее, прятал в большую плетеную корзину, стоявшую в тени, сверху наваливал слойлистьев папоротника, а потом шел к прессу, снимал с гвоздя на стене оловяннуюкружку и, приподняв с одной из бочек тяжелые мешки, зачерпывал полную кружкусидра и выпивал ее. И вот теперь сидр да еще эти подушки напомнили мне Мичиган…