Книга Случай в Кропоткинском переулке - Андрей Ветер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возвратившись с почты, Виктор столкнулся в воротах с Андреем Сытиным.
— Пошли, — сказал Сытин, тыча пальцем в наручные часы, — пора уже на лекцию.
— Брежнева видел, — неуверенно похвастал Смеляков.
— Брежнева? — спросил Сытин равнодушно.
— Ну да. Рядом с водителем сидел.
— Во даёт! Ох уж эти высокие начальники! — на лице Андрея Сытина появилась гримаса неудовольствия. — Это же строго запрещено правилами безопасности, — он любил щегольнуть своей осведомлённостью. — Ему полагается на заднем сиденье находиться! Куда же охрана смотрит?
— Значит, ему можно, — предположил Смеляков.
Они прошли через двор и отряхнули ноги при входе в дом.
— Может, ему вообще всё можно? — спросил куда-то в воздух Сытин.
— Кому?
— Брежневу. Кто посмеет запретить ему? Выше него только солнце, — хмыкнул Сытин. — Леонид Ильич, конечно не царь, но на деле всё равно что царь.
— Не мели чепухи, — Виктор многозначительно понизил голос. — Мы живём в социалистическом государстве. Какой царь?
— Обыкновенный, — сказал Сытин, и в голосе его не прозвучало ни упрёка в адрес Брежнева, ни каких-то других чувств; для него это было нечто само собой разумеющееся, о чём не стоило даже спорить, — обыкновенный советский царь-государь. А мы — государевы слуги… Ты знаешь, что он машины обожает?
— Кто?
— Брежнев. Он коллекционирует автомобили.
— Ерунда, — убеждённо сказал Смеляков и рубанул воздух ладонью, словно отсекая от себя невероятные домыслы о выдающемся государственном деятеле, — кончай ерунду пороть.
— Почему ерунду? Это правда.
— Как это может быть правдой? Ты подумай: коллекционировать автомобили! Он же не буржуй какой-нибудь.
— Не буржуй, но может получить всё. Вот этим советский строй лучше любого другого, — Сытин остановился перед дверью в здание и посмотрел на Смелякова. — Знаешь, Витька, что нужнее всего человеку в нашей стране?
— Что?
— Дорасти до верхов.
— И что тогда? — настороженно поинтересовался Смеляков.
— Тогда можно всё.
— Ну, так это всюду так, — ответил Виктор и неуверенно, как бы задаваясь вопросом, добавил: — Может, всегда так?
Поначалу они ехали молча, Тевлоев и Юдин. Лейтенант всё время возвращался мысленно в колонию, проверяя, всё ли сделано правильно. Ближе к полуночи он вызвал Тевлоева из ШИЗО к себе в кабинет; многие оперативники предпочитали именно это время для ведения допросов с пристрастием, поэтому ни у кого не должно было возникнуть вопросов, почему в кабинете Юдина всю ночь не гас свет, и никто не мог хватиться Тевлоева до самого утра, а то и до обеда.
— Всё в норме, — сказал Юдин сам себе.
— Что? — спросил Асланбек и повернул голову к лейтенанту.
Юдин посмотрел на него и переключил рычаг коробки передач, автомобиль зарычал натужнее, поднимаясь в гору.
— Всё путём, Бек, всё путём, — ответил лейтенант, но даже в темноте Тевлоев видел напряжение на лице «кума». — Отсюда куда? Прямо или направо брать?
— Прямо, пока всё время прямо.
Старенький бежевый «москвич» с треснувшим по всей длине задним стеклом иногда начинал кашлять, и тогда Юдин сжимал губы и начинал громко сопеть, словно усиленным дыханием мог помочь глохнувшему двигателю.
— Чёртов тарантас! — скрипнул лейтенант зубами. — Только бы до твоего тайника дотянуть.
— К утру доберёмся.
— К утру! — хмыкнул Юдин. Машина надсадно гудела и дребезжала, попадая на рытвины, — Этот драндулет пердит на каждой кочке, будто концы отдает… Если вдруг намертво заглохнем, то дело — швах…
— Я теперь назад не вернусь, — решительно произнёс Асланбек.
— Запах воли почуял?
— Теперь вернуться — всё равно что в гроб живьём лечь. Я уже мыслями далеко отсюда.
Ингуш замолчал, пристально всматриваясь в дорогу, высвеченную фарами на несколько метров.
— Да, возвращаться никак нельзя, — Юдин издал странный нервный смешок. — Слинять мы слиняли, тихо и спокойно, теперь надобно уехать подальше.
Тевлоев угрюмо кивнул. Беспокойство не только не покидало его, но возрастало с каждой минутой и заполняло всё его существо, распирая сердце, стискивая горло.
— Надо было давно отдать его вам, — пробормотал Асланбек. — Зря я согласился бежать.
— Ты про что, Бек? — Юдин порылся в кармане кителя и достал папиросы.
— Про рыжьё. Надо было давно колоться. Сейчас бы уже на воле был, по-честному, и очком не играл[21]бы…
— Дурак ты, Бек, — Юдин поёжился и вытащил папиросу зубами из пачки. — Перед нами теперь вся жизнь открывается… Курить будешь?
— Буду… Жизнь и раньше открывалась, гражданин начальник, только вот скрутили меня, срок намотали, швырнули в лагерь. Где гарантии, что и в этот раз не захомутают?
— Не захомутают, — твёрдо проговорил Юдин, Асланбек чиркнул спичкой и протянул огонь Юдину. Глаза лейтенанта нервно сощурились.
Машина подпрыгнула, их тряхнуло, Юдин матернулся.
— Так скоро вся задница в мозоль превратится… Когда же у нас нормальные дороги появятся? А, плевать!…
— Сейчас тут где-то будет съезд налево, — сказал Асланбек.
Лейтенант сбросил газ.
— Послушай, Бек, ты только не вздумай дурить! — Юдин вдруг заговорил металлическим голосом. — Если попытаешься обмануть, то знай, что я колебаться не стану. Я всю жизнь на этот побег поставил. Буду стрелять сразу.
— Я и не думаю, — глухо ответил Тевлоев.
— Вот и не думай…
Несколько часов езды показались вечностью, наконец машина остановилась на окраине села, Юдин выключил фары и заглушил двигатель. Впереди чёрной массой возвышались остатки старинных родовых башен. Чуть дальше начиналась улица, обставленная с обеих сторон домами, густо оплетёнными стеблями вьющихся растений, пока ещё голых, не зазеленевших. На противоположном конце села виднелось двухэтажное строение из белого кирпича. Сразу за кирпичным домом дорога резко уходила вниз, должно быть, там больше не было жилья.
— Ну? — он некоторое время смотрел на Тевлоева. — Идём?
— Тут я лучше один.
— Нет, — Юдин покачал головой, — я тоже пройдусь… — Он как-то хищно оскалился. — Ноги разомну.
Ещё не рассвело. Небо было плотно обложено тучами. Дул сильный холодный ветер, раскачивая усыпанные завязями почек ветви деревьев и разнося всюду песок, отвратительно скрипевший на зубах и коловший глаза. Оголённая земля вокруг была истоптана скотиной. Издали доносился убаюкивающий шум реки.
