Книга Песчаная буря - Сергей Зверев

Майор с трудом разбирал слова, поморщился и спросил:

– А в кабине ты спать не можешь, что ли, Бруно? Зачем выдирать сиденье? Отдыхал бы там.

Боец покачал головой, не понимая, почему майор задавал ему такие тупые вопросы. Но он прекрасно знал, что грубость, проявленная к командиру, влечет за собой как минимум сотню отжиманий.

Поэтому Бруно ответил:

– Ой, командир, я в кабине ноги вытянуть не могу. Да и жарко в кабине спать, ветерком не обдувает. Исламист-террорист подкрадется в темноте, глядь, а в кабине Бруно сипит. Ну и украдет, козел проклятый, меня вместе с седушкой.

Бруно повернулся, собираясь продолжить разбирать покореженную технику. Он думал, что начальство уже удовлетворило свой интерес, но ошибся. Майор не закончил.

– Слушай, Бруно, ты когда от своего чудовищного итальянского акцента избавишься? Ведь и гражданство американское уже получил, должен разговаривать нормально.

Спецназовец развернулся, озадаченно почесывая щетину, и спросил:

– Ой, зачем итальянский, командир?

– А какой?

– Грузинский, командир.

Майор удивился.

– Погоди, ты же вроде родом из Италии?

– Кто тебе такое сказал, командир? Я из Грузии. – Бруно тоже был удивлен не меньше. – Я в Грузии родился, после в Италию переехал. Американцы гражданство грузинам бесплатно не дают. Саакашвили сейчас воду мутит, пришлось в Италию переезжать. Семь лет там жил, мышцы качал, готовился, язык учил. Потом в Америку перебрался.

Майор смерил взглядом закопченного спецназовца, пожал плечами и спросил:

– А чего же ты из Грузии уехал, Бруно? Там жить плохо?

– При Советах хорошо было, потом нашлись бараны, которые все развалили. Жить стало хреново, война началась. Я уехал в Италию, потом в Америку.

Майор испытал желание почесать затылок, но не стал выказывать своего недоумения таким примитивным способом.

Он спросил:

– Но ведь здесь тоже война. Если ты от нее уехал, то почему пошел в спецназ?

Бруно с тоской оглянулся на свое сиденье, не понимая, с чего командир такой тупой и не дает заниматься полезным делом.

Потом он все же ответил, надеясь, что начальство скоро отстанет:

– Ой, командир, я не сразу в спецназ пошел. Сначала булочками торговал, мандаринами, в охране быль, посуду мыл, курьером работал, на заправке трудился, мешки таскал, машины мыл. Но потом мене все надоело, и я пошел в спецназ. Тут работать не надо, стреляй и греби деньги лопатой. Террористов-исламистов убивай, и никаких проблем.

Майор кивнул, якобы веря, потом отошел от бронетранспортера. Слушать чудовищный акцент было невыносимо. И так голова гудит, а тут еще эта обезьяна говорливая. Куда Америка смотрит, когда дает гражданство таким вот образинам? Чего ему в своей Грузии не жилось? Потянуло к цивилизации, что ли? Или как?

В третьей палатке храпел Ричардс. Рядом с ним примостился Химик. Оба не спали целые сутки, вот и наверстывали упущенное. Майор зашел, опустился на свою лежанку, наполнил фляжку, убрал в карман. Немного подумав, он хлебнул из бутылки и снова спрятал ее в рюкзак. Не дело это, своим пьянством другим пример подавать. Никто не должен видеть, как командир употребляет спиртное. Пусть уж лучше догадываются, чем видят реально.

Посидев с минуту и чувствуя, как по телу растекается приятное тепло, майор снова вышел из палатки. Нужно было проверить остальных бойцов.

Форбс обнаружился возле второго бронетранспортера. В отличие от Бруно, он ничего не разбирал, а занимался перевязкой левого бедра. Ему тоже досталось во время боя, но пуля прошла по касательной, спецназовец мог ходить. Он обкололся обезболивающими, ввел обеззараживающее и теперь тщательно бинтовал ногу, содрав простреленный щиток. На подошедшего майора боец не обратил никакого внимания. Похоже, он ничего не слышал, так как его уши были заткнуты наушниками плеера.

Майор присел рядом и тем самым обнаружил свое присутствие. Рыжий спецназовец не торопясь снял наушники, убрал в карман, вопросительно глянул на командира.

– Как самочувствие, Форбс? – Майор закурил. – Нормально все?

– Хреново, сэр. Куда смотрели конструкторы, когда бронежилеты делали? Их простая пуля прошибает, не говоря уже об осколках! У половины группы доспехи пробиты. Как можно воевать с таким снаряжением, сэр?

– Другого у нас нет, Форбс.

Спецназовец скорчил такую рожу, какой майор прежде не видел.

– Знали же, что придется воевать, сэр. Было заранее известно, что мы столкнемся с гребаными автоматами Калашникова, страшным оружием геноцида, и чего? Думали, что эти оковалки списаны в металлолом? Ни хрена это не так, сэр. Таких автоматов наделано столько, что они еще лет сто будут греметь по всей планете.

– Эта модель устарела, Форбс. Никакой нормальный спецназ ее уже не использует. «АКМ» остались только у русских и у дикарей.

– Вот и зря, сэр, их сняли с вооружения.

– Это почему же?

Спецназовец скорчил еще более страшную рожу.

– Да потому, что они рельсу прошибают насквозь, как и большинство бронежилетов. Им плевать на жару, холод, воду и песок. – Форбс демонстративно пихнул здоровой ногой свою поврежденную винтовку. – А современные пукалки боятся пыли, повреждений, жару не переносят. Из чего мне теперь стрелять, сэр?

Майор видел, что подчиненный закипает, и попытался успокоить его:

– Все будет нормально, Форбс. Скоро придет помощь и новое оружие.

– А толку-то? После пяти минут боя опять все придет в негодность. – Спецназовец указал в сторону лаборатории. – А у исламистов есть «АКМ», и им все по барабану. Выдержат хоть сто штурмов и бомбардировок. Наверняка и патронов завались, лет на десять хватит.

Майор глянул на неприступную постройку, хотел было возразить, но не успел.

Форбс опять заговорил:

– В Чечне, сэр, я тоже думал, что наше оружие самое крутое на планете. Но оказалось, что сырость и снег вывели из строя половину наших автоматов еще до первой перестрелки. Вот и приходилось с голыми руками лезть на террористов и отнимать у них автоматы Калашникова, ибо иного выхода у нас не было. Две трети группы полегло именно по этой причине. Мы чуть задание не провалили. С тех пор я и начал пить, потому что едва не сдох в тех горах.

Спецназовец воткнул обратно наушники, всем своим видом показал, что разговаривать больше не желает, и вновь принялся за перевязку.

Майор поднялся, чувствуя некоторую досаду и, что удивительно, даже вину. Он поспешил уйти.

Весельчак суетливо спрятал подкуренную сигаретку и попытался затоптать ее ногой.

Едва майор подошел к нему, он тут же выдал:

– Прекрасный вечер, сэр.