Книга Эпидемия - Дмитрий Сафонов

– Мне конец, – прохрипел мужчина. – Я не хотел… Я думал, что прибор поможет…

Эти слова только укрепили Островского в его подозрениях.

«Он совсем плох. Надо проводить интенсивную терапию. В боксе – не самый лучший вариант, но…»

Мужчина словно читал его мысли.

– Не надо никого звать, – сказал он. В горле раздалось звонкое бульканье, и мужчина перекатился набок, выплюнув изо рта порцию горячей дымящейся крови.

Островский решительно направился к выходу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но мужчина внезапно сказал таким твердым голосом, что старик замер на месте.

– Не выходите отсюда! Нельзя!

– Что вы сказали?

Кривая ухмылка исказила лицо черноволосого.

– Я знаю, о чем вы думаете… ГЛПС? Ха… – он вытер губы тыльной стороной кисти. – Все гораздо хуже!

Некоторое время он молчал, пытаясь поудобнее устроиться на подушках. Затем вытянул руку, показывая на табурет рядом с кроватью.

– Присядьте… Владимир Николаевич.

«В конце концов, я в маске… Здесь ультрафиолет…» – решил Островский и после недолгого колебания сел на табурет. Но больше всего его поразило то, что пациент назвал диагноз, пришедший ему в голову минутой раньше.

– Вы – врач? – спросил Островский.

– Это не геморрагическая лихорадка.

– Тогда что?

Мужчина судорожно сглотнул («собственную кровь», – догадался Островский); от этого движения розовые слезы снова потекли по его щекам.

– Сапожник сам сделал для себя сапоги, – сказал он. – Ну, и что хорошего из этого получилось?

– Алексей… – Островский быстро глянул на обложку серой картонной папки. – Викторович. Вы уверены, что… адекватно оцениваете происходящее?

– Мозги еще не отлетели, – медленно выговорил Ремизов. – Хотя… Судя по всему, у меня начался геморрагический отек легких… Видите кровь?

Островский кивнул.

– Значит, и мозги потихоньку превращаются в малиновое желе… Удивительно, что я еще соображаю.

Доктор сделал движение, собираясь подняться.

– Не уходите, – с мольбой сказал мужчина. – Я умираю… – он закрыл глаза. Повисла пауза.

Островский понимал, что все это выглядит по меньшей мере странно: он сидит у постели умирающего и даже не пытается ему помочь. Но еще более странным было то, что больной сам запрещал делать это.

– Я немного боюсь… – сказал мужчина. – Не оставляйте меня одного.

Островский всем своим грузным телом подался вперед и пожал мужчине руку.

– Ну что вы, голубчик, ей-богу! Все будет хорошо. Я сейчас…

Черноволосый резко открыл глаза и поймал Островского за запястье.

– Вы не уйдете. Если уж вошли, теперь этого делать нельзя. Послушайте меня внимательно, у нас очень мало времени.

Он стал рассказывать, и чем дальше он рассказывал, тем больше старик недоумевал и сам не знал, верить ли тому, что он слышит.

Вернувшись с результатами анализов, Алена заглянула через стеклянные двери и была поражена увиденной картиной: Островский сидел рядом с больным и очень внимательно его слушал.

Он не делал никаких записей в истории, только кивал, соглашаясь с чем-то.

Алена нажала кнопку переговорного устройства.

– Владимир Николаевич!

Островский вздрогнул и обернулся. Он подскочил к микрофону, установленному в боксе:

– Оставь бланки на столике в тамбуре и сейчас же выходи! Не вздумай заходить сюда!

– Как скажете, – с удивлением сказала Алена и сделала, как велел заведующий.

Островский дождался, когда она снова оказалась в коридоре, затем быстро вышел, схватил бланки анализов и вернулся в бокс.

– Ну, и что там? – спросил мужчина. Черные волосы намокли от пота и облепили его бледное лицо. – Вы все еще хотите найти увеличение количества эритроцитов и незначительный лейкоцитоз?

– Признаться, да. Но здесь – все наоборот. Лейкопения, эозинопения и нейтропения. Все как при гриппе.

– Да это и есть грипп, – усмехнулся умирающий. – А-Эр-Си-66, собственной персоной. Неужели вы до сих пор мне не верите?

– Увы, приходится верить. И что я теперь должен делать? Вы многих успели заразить?

– Не думаю. Катаральные симптомы до сегодняшнего утра были выражены не очень четко… Я не так уж и много чихал…

– А сегодня… – начал Островский.

Мужчина перебил:

– Вы уже инфицированы. Но вирус пока в неактивной форме. Вы инфицированы, но еще не больны. И не заболеете, если…

Черноволосый закашлялся, извергая алую пенящуюся мокроту.

Островский не понимал, что ему делать. Голова шла кругом, и он уже не знал, за что хвататься. С одной стороны, он должен был выполнять свой долг. Но с другой… Учитывая то, что сказал этот пациент…

Как ему не хватало сейчас доброго совета!

Островский вышел в тамбур, достал из кармана мобильный телефон и набрал домашний номер Гарина.

– Андрей Дмитриевич! Голубчик! Господи, как же я рад вас слышать! Скажите честно, с вами все в порядке?

– Более или менее, – ответил Гарин. – Спасибо за беспокойство.

– Ой, ну слава Богу! Простите старика, что не позвонил раньше. Не поверите – ни минуты свободной не было! Вы помните Ремизова? Который с лихорадкой неустановленной природы?

Гарин насторожился.

– Что с ним?

– Ой, – Островский вздохнул. – Это не телефонный разговор. Я даже боюсь об этом говорить. Знаете, как раньше? Гонцов, приносящих дурные вести, сажали на кол. Вот и я – ощущаю некоторый дискомфорт в одном месте. С самого утра.

– Что случилось, Владимир Николаевич?

– Андрей Дмитриевич, – Островский замялся. – Не знаю, как и сказать. Не хочу накликать беду, но мне кажется… – он замолчал.

– Что?

– Мне кажется, у нас начинается… эпидемия. Не будете ли вы столь любезны подъехать прямо сейчас и помочь мне кое в чем разобраться. Поверьте, это очень важно.

В трубке воцарилось молчание, и Островский поспешно добавил:

– Андрей Дмитриевич, знаю, что я очень некстати, но все же… Хватайте такси и приезжайте!

– Еду, – ответил Гарин.

Островский сбросил вызов и вернулся в бокс. Первое, что он увидел – это расширенные от ужаса глаза Ремизова. Теперь слезы были не розовыми – красными.

– Зачем?! – прохрипел он. – Зачем вы… – и потерял сознание.

– Алена! – крикнул Островский в интерком. – Стой там и никого не пускай! Слышишь? Никого!