Книга Фамильные ценности - Магдален Нэб

— Бьюсь об заклад, вы никогда не слышали этот: почему Флоренция напоминает женское тело?

— Что? Простите, я… — Гварначча, глубоко ушедший в свои мысли, ощущавший внутреннее беспокойство, причину которого пока не понимал, вдруг пришел в себя. Одна из проблем жизни во Флоренции заключается в том, что флорентийцы засыпают вас огромным количеством сложной информации, которая вам вовсе не нужна, в остальное же время вас донимают посетители, добиваясь информации, которую вы не в состоянии вспомнить.

Бини, нисколько не интересуясь ответной реакцией, продолжал говорить:

— Затем спускаемся снова к основанию крепости…

Перед тем как подобрать его на ближайшей деревенской площади, инспектор специально зашел на чашечку кофе в бар «Италия», и бармен, высказавшись о Салисе, упомянул имя Бини:

— Золотое сердце, всегда готов сделать доброе дело любому, великодушия через край. Я слова дурного о нем не слышал, но вы умрете с ним от скуки. А ведь если подумать, это просто ужасно: нам веселее с негодяем, чем со святым, который повторяет одни и те же дурацкие шутки.

Инспектор не отличался исключительным терпением, но был, к счастью, из тех людей, которые никогда в жизни не следят за сюжетом фильма. А поскольку Бини ответ не требовался, они ехали в полном согласии.

— Вот это место, — наконец произнес Бини. Они стояли на краю деревни, на выступе холма, и глядели вниз, на бледную ленту дороги, что извивалась по узкой долине, чуть более широкой, чем низина между крутыми склонами и подъем к крошечной деревушке, венчающей ближайшую гору. Земля Салиса находилась справа от дороги, в центре низины, и на ней возвышалось только одно строение.

Они подъехали к унылому дому и припарковали джип во дворе, где были натянуты бельевые веревки, стояла пустая собачья конура и кустарно собранная машина со срезанной крышей и без номеров — из тех, что фермеры обычно используют для перевозки тюков, бочек и забитого скота.

Внешность женщины, неохотно впустившей их в дом, поразила инспектора. Сначала он даже решил, что это мать Салиса: она была седой и выглядела лет на шестьдесят. У нее были гнилые зубы и ветхая, покрытая пятнами одежда. Очевидно, деньги, добытые Салисом, шли на покупку земли и овец. Кухня выглядела так, словно мебель принесли с ближайшей помойки, и, возможно, так оно и было. Они сели за пластиковый стол, и хозяйка подала им крепкое красное вино в стаканах.

— Вы зря теряете время. Он не имеет к этому отношения.

— К чему? — подал голос Бини. Инспектор прислушивался к разговору, пытаясь понять, что она недоговаривает.

— У меня есть собственные глаза и уши.

— Машину нашли на вашей земле. И укрытие тоже, — сообщил Бини.

На это она ничего не ответила.

— Когда ты последний раз его видела? — продолжил Бини. Женщина лишь пожала плечами. — Только не говори, что у тебя нет с ним никакой связи.

— Он уже год сюда не спускался.

— А кто же тогда доставляет ему еду?

Она вновь пожала плечами:

— Если хотите знать, я все это не одобряю.

— Что не одобряешь?

— Похищения людей. Особенно, если это дети.

— Но это не дети, во всяком случае, не в этот раз, да? Однако вы не слишком-то разбогатели. — Бини осмотрелся. Кухня пропиталась многолетним запахом сыра, однако была тщательно убрана. — Невозможно жить в таком месте одной. Ты никогда не думала вернуться домой, на Сардинию? Твоя семья, вероятно, все еще там.

— Они не примут меня, если я оставлю мужа. И это наша земля. А вы как думаете? Вы не слишком-то разговорчивы. — Это было, конечно, сказано инспектору, который разглядывал пластмассовые цветы на стиральной машине.

— Я согласен с мнением моего коллеги. Такая жизнь, должно быть, тяжела для вас. Вы продали его стадо? Я заметил, что во дворе нет собаки.

Она вздрогнула и перевела пристальный взгляд с одного на другого. Больше они не смогли добиться от нее ни слова.

Вернувшись в джип, Бини рассказал пару анекдотов, в то время как инспектор размышлял о жизни этой женщины на уединенной ферме, пока Бини не прервал его размышления:

— Если не возражаете, скажу, что зря вы упомянули о собаке. Думаете, он, вдобавок к тем проблемам, которые у него уже есть, захочет пойти на дело, за которое ему светит пожизненное?

— Это могло бы принести кучу денег. Терять-то ему нечего. Так она продала его стадо?

— Тут же. Ни один пастушок не захочет сейчас работать на них. У нее просто не было выбора.

Еще не стемнело, стоял погожий, хоть и ветреный день, но солнце уже опустилось в долину, и на джип медленно наползала тень от ближайшей высокой черной горы.

Когда они проезжали мимо дороги, где нашли машину графини, в душе инспектора вновь шевельнулось неясное волнение. Здесь, на земле Салиса, чуть прикрытую ветками машину не сумел бы обнаружить только слепой. А ведь ее могли оставить у дороги, ведущей на юг, или по крайней мере на земле, принадлежащей кому-то другому.

— Бини, я не могу избавиться от мысли, что это какая-то хитрость. Салис, говорят, профессионал и совсем неглуп.

— Наверное, с возрастом утратил квалификацию. Знаете, сейчас ему ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти. К тому же около двадцати лет в Тоскане… Должно быть, потерял свой сардинский инстинкт. Оставить на своей земле машину и надпись — все это выше моего понимания. Нужны более крепкие мозги, чем мои, чтобы разобраться в таких вещах.

Инспектор, даже с его скромным мнением о собственных умственных способностях, уже собрал по капле и сохранил в памяти большую часть информации, необходимой, чтобы понять эти противоречия. Он оставил эту тему.

— Странно, а я и не думал, что он такой старый, — было его следующее замечание.

— Все из-за объявления о розыске. Фото на нем — времен его ареста в восьмидесятые годы. Он поседел в тюрьме. И с тех пор ни разу не снимался, понимаете, о чем я?

— Да, конечно. — В груди вновь зашевелилась тревога, но, прежде чем инспектор понял причину, Бини ударил по тормозам: какая-то женщина вышла на дорогу и махала им, прося остановиться.

Они уже почти взобрались на гору, где начиналась деревня Бини с желтыми оштукатуренными фермерскими домами вдоль дороги, каждый со своим клочком земли, стайкой кур, огородом и собакой на длинной цепи, бегающей с лаем от винной бочки, служащей ей конурой, к проезжающим машинам.

Женщина была невысокого роста, и разговаривала с ними через окно джипа, стоя на цыпочках.

В открытое окно ветер доносил запахи сладкого дыма от тлеющих дров и мясного супа с овощами и розмарином. На женщине был длинный фартук и толстая шерстяная шаль, но, несмотря на тускнеющий день и ледяной холод, она вышла на улицу в открытых домашних шлепанцах, чтобы покормить кур кукурузой и запереть их на ночь