Книга Стервятники - Олег Петров

Была мыслишка проконсультироваться у одного столичного профессора из Горного института, да текучка служебная заела. Правда, в канцелярии Совмина кое-что разузнал, по мелочи, для памяти соорудил себе конспектик на листах-четвертушках.

.Бумаги пылились за стальной дверцей до осени 1917 года.

Не ротмистр Люташин, коего еще в июне застрелили на улице какие- то горлопаны из анархистов, а его невольный преемник, подполковник Горлов, уничтожающий служебную документацию наутро после Октябрьского переворота, наткнется на пожелтевший прямоугольный пакет, многозначительно подымет бровь, прочитав небрежные строки: «Предположительно, речь идет о каком-то крупном богатстве - старинном кладе или прииске в Иркутской губернии. Изъято у арестованного М.Я. Либермана, ранее служившего в помощниках у иркутского золотопромышленника Кузнецова».

И Горлов. сунет конверт во внутренний карман пальто, угрюмым взором обводя напоследок кабинет, в котором теперь, конечно, расположится новая рабочая власть, изгвоздав грязными яловыми сапогами некогда блестевший по-домашнему добротный дубовый паркет.

Потом Горлов тихо прикроет тяжелую створку высоких кабинетных дверей, привычно повернет ключом в мягко щелкнувшем замке. Машинально покручивая массивный бронзовый ключ с узорчатыми бороздками меж пальцами, спустится вниз по широкой лестнице к опустевшей конторке дежурного. Только тут опомнится, раздумчиво поглядит на ключ - кому сдавать, для чего? - и порывисто шагнет под серое небо и пронизывающий невский ветер, утягивая шею под барашковую опушку воротника пальто.

Горлов уже давно понял: новая власть без боя не сдастся. А биться с ней пока некому. Да и незачем. Может быть, в походных штабах сгнившей от смуты армии, в гатчинской кутерьме передыха после бегства из Зимнего, в затаившихся дворянских гостиных еще кто-то живет прожектами скорой расправы с взбунтовавшейся чернью, но в жандармских кабинетах идиоты не обитали, информации хватало.

Впрочем, и без донесений - картина ясная. Горлов терся в той апрельской толпе на Финлядском, когда восторженная солдатня взгромоздила своего картавого предводителя на серую башню броневика. Внимательно оратора слушал. А потом. Потом пошли события.

Нахрапистость с одной стороны и замешанная на страхе неповоротливость с другой. Корнилов оказался мямлей. А у него ведь был шанс и какой шанс!.. Да что теперь...

Горлов с удивлением обнаружил, что в правом кулаке до сих пор сжимает ключ от кабинета. Зло выругался и зафитилил его через парапет в свинцовую воду.

Глава 5. НИКОЛАЕВ, 20 августа 1991 года

СВЕРШИЛОСЬ, в конце концов и из конца в конец! Умыл он - обещал и умыл! - всю местную репортерскую братию!

Вовчик Николаев, тугощекий крепыш-живчик, с аккуратным ежиком на круглой голове и наметившимся пивным брюшком, небрежно бросил на стол ответсекретаря родной редакции свежий, многокрасочный номер столичного еженедельника «Мегаполис- Экспресс».

- Э-э. Старина, пора бы запомнить. Не читаю я эту бульварщину! И тебе не советую. Аль тебя картинки с сисястыми мадамами привлекают? Вроде бы, рановато. Иль созрел уже глазеть по- стариковски? - Долговязый и сутулый Боря Столяров насмешливо посмотрел поверх очков. - Ты, старик, в курсе, что к пенсии наш уверенный и сильный пол делится на три категории: баптистов, садистов и народных мстителей?

- Ага, мать писала! Садисты садики сажают, дорвавшись наконец-то до любимых шести соток.

- Да, любим мы это дело. Зимой маринованный помидорчик так идет под «Сибирскую»!... - Ответсек Боря мечтательно закатил глаза, откидываясь на спинку скрипучего и неудобного стула.

- Этот твой помидорчик в готовом маринованном виде одноврёменно с «Сибирской» без проблем в любом гастрономе.

- Не понимаешь ты, старик, поэзии труда на земле! И все потому, что не садист ты, нет. И не народный мститель. Ты, дорогой мой Вовчик, - баптист натурель. Какая новая фемина опять влечет тебя в разврат?

- Погиб пиит. - Вовчик со снисходительной улыбкой поглядел на Бориса. Пикироваться они любили оба. - Никак мэтр Столяров снова впал в лирическую прострацию, нет? Лавры Мишки Вишнякова покоя не дают.

- Ты Мишку не тронь, - строго посмотрел через очки Борис. - Для кого Мишка, а вам, молодочел, Михал Евсеевич. Это Ваше безудержное величество только и умеет баб тискать, а мы - поколение шестидесятых - женщин всегда лю-би-ли!

- И на их деньги пили!

Вовчику очень понравился его экспромт.

- Не смешно, старик, не смешно, - ответсек Боря вернулся в исходное положение, отчего стул под ним скрипнул с пронзительной жалостью. - Но чего не простишь зеленому поколению.

- Кстати, продолжая тему. Насчет народных мстителей, - Вовчик потыкал пальцем в номер «Мегаполиса». - Пенсии, кол-л-лега, мы дожидаться не стали. Это ж только некоторые - не будем показывать пальцем! - обретают смелость вскрывать язвы обчества, выйдя на какой-то там, но явно не заслуженный, отдых. В перерывах между приступами садизма и огородничества. А пытливый ум настоящего репортера.

- Гиены пера.

- .настоящего репортера и труженика многополосной печати.

- Хвались, едучи с рати!

- Имен-но! Это вы, дорогой Борис Ефимович, очень точно подметили, - с нее самой и едучи! Ре-ко-мен-ду-ю! - назидательно сказал Вовчик и развернул перед коллегой цветные листы. - Ду ю, ду ю, презентую!

Он вытянул из стаканчика с карандашами и шариковыми ручками фломастер и размашисто расписался над кричащим заголовком «ЧИТАго: кровавые дела провинциальной мафии».

- Ну-ка, ну-ка, - Боря поднес к глазам газетную страницу. - Так это ты, старина, разродился? Силен! Обличитель криминала и гроза козы ностры!

- А то!

Вовчик Николаев совершенно искренне, как и абсолютное большинство представителей творческих профессий, полагал себя мэтром. Конкретно - репортерского труда. Посему ему требовался творческий простор, вернее, более широкая аудитория читателей, общественное и профессиональное признание. Последнее - обязательно и крайне актуально.

Коллег следовало умывать регулярно, потому как, если есть мэтр, то все остальные собратья по перу могут классифицироваться только в две категории: а) способные писаки, но не мэтры; б) бездари.

Вовчик вообще смотрел на свою профессию с изрядной долей практического цинизма. В журналистике он видел неплохую возможность заработать, хотя при этом ощущал и охотничий азарт.

Поймать «свежачок» и быстрее других закатать его на полосу было для Вовчика любимым видом спорта. С неизменной сигаретой в зубах, Вовчик с утра накручивал телефонный диск в поисках «жареной фактурки», часами околачивался в самых разнообразных присутственных местах, обзаведясь массой приятелей и знакомых, представлявших для него стадо поставщиков информации, которую он выдаивал везде и всюду с незаурядной пронырливостью, неиссякаемой энергией, бешеным напором, а где и с откровенной наглостью.