Книга Припарка для целителя - Кэролайн Роу

Понедельник, 23 марта 1355 года

Как ни важно было рождение сына для семьи Исаака, остальная часть общины перенесла внимание на более важные дела. Начало весны в гетто было не сплошным благом; из всех событий, принесенных временем возрождения и роста, самые напряженные приготовления, как ни странно, вызывал христианский праздник. Близилась пасха, и всей общине пришлось сплотиться для защиты.

— Соглашения перед святой неделей идут удовлетворительно? — спросил епископ, когда Исаак закончил массировать его больное колено успокаивающими средствами. — С городом, — тактично добавил он. Отношения между городом и гетто не всегда были такими гладкими, как между гетто и епархией, но по установившемуся обыкновению, еврейская община нанимала стражников из города, чтобы предотвратить бесчинства за своими стенами.

— По-моему, вчера и сегодня проходили встречи, ваше преосвященство, — ответил врач. — Вечером я узнаю, какие соглашения заключены с городом.

— Я уверен, мое колено завтра потребует еще ухода, — сказал Беренгер. — Если сможете вернуться до вечерни, мне будет очень интересно узнать об этих встречах.

— Тогда я завтра вернусь, ваше преосвященство, — сказал Исаак, поднимаясь на ноги.

— Сеньор Исаак, можете уделить мне еще несколько минут? — спросил епископ.

— Конечно, ваше преосвященство. Вас опять беспокоит начало подагры?

— Нет, сеньор Исаак. У меня нет следов подагры, и сейчас вообще ничто не болит, — ответил Беренгер. — Я хотел задать вам несколько вопросов об одном человеке. Думаю, вы сможете ответить на них.

— Если смогу, ваше преосвященство, то поспешу это сделать.

— Что вы знаете о молодом человеке, который выдает себя за аптекаря?

— О Луке? По-моему, если быть точным, он именует себя травником. Я не слышал, чтобы он называл себя аптекарем или врачом.

— Любопытно, — сказал епископ. — В таком случае он осторожный молодой человек.

— Я сомневаюсь, что у него есть разрешение заниматься медицинской практикой или открывать аптеку — по крайней мере, такое, что будет иметь силу в этом городе, ваше преосвященство.

— Меня об этом спрашивали. Во всяком случае, это был один из вопросов. Что вы о нем знаете?

— Он снимает жилье у столяра Ромеу, ваше преосвященство, — ответил врач.

— Это, как будто, известно всем. Боюсь, Исаак, мне это не помогло, — сказал епископ.

— Мне очень жаль, ваше преосвященство. Я почти ничего не знаю об этом молодом человеке.

— Ну что ж — я знаю кое-что. Это, мой друг, молодой человек, любящий поговорить, с самого приезда он утверждал или, может, давал понять, что он из Генуи или, может быть, из Альгеро или с Мальорки.

— Он сказал нам, что родился в Севилье, ваше преосвященство. По его голосу я понял, что он с Мальорки. Относительно Генуи или Альегро ничего не знаю. Есть у него разрешение поселиться здесь и лечить людей?

— Что-то такое есть, — ответил епископ. — Старый, рваный лист пергамента, подписанный секретарем управляющего провинцией дона Видаля де Бланеса. Когда его спросили о состоянии этого документа, он ответил, что оно вызвано несчастным случаем — он упал в море.

— В море?

— Беда в том, Исаак, что каждому, с кем знакомится, он рассказывает иную историю. Если б поменьше говорил, ему было бы здесь лучше.

— Если узнаю что-то такое, что может быть интересно вашему преосвященству, немедленно сообщу.

— Исаак, друг мой, — сказал Мордехай, — полагаю, вы здесь не потому, что вас вызвали. Я, кажется, совершенно здоров.

— Разумеется, не поэтому, — ответил врач. — Судя по голосу, вы в превосходном здравии. Я пришел к вам с просьбой.

— Вы определенно не нуждаетесь в деньгах, сеньор Исаак, — сказал Мордехай. — Но если да, мои сундуки для вас открыты.

— Нет-нет. Несмотря на то что вы могли слышать, — со смехом сказал Исаак, — нашему процветанию не пришел конец, за что нужно благодарить Бога.

— Бога, ваше необычайное искусство и упорную работу, Исаак. Но если вам нужны не деньги, то чем могу быть полезен?

— Мне любопытно по нескольким серьезным причинам узнать, что вам известно о молодом человеке, называющем себя сыном вашей двоюродной сестры.

— О юном Луке?

— О нем самом.

— Жаль, что не могу поведать о нем многого. Я несколько раз беседовал с ним, стараясь выведать, что удастся. Когда касаешься его прошлого, он запинается, заикается, противоречит себе, что не очень-то ободряет. Но если дадите собраться с мыслями, — добавил он, — я расскажу вам, что знаю.

— Разумеется, — сказал Исаак. — Не спешите.

Мордехай открыл обитую кожей шкатулку и достал из нее лист бумаги.

— У меня здесь записи, я делал их после каждого разговора, — заговорил он. — Начнем с утверждения, что он родился в Севилье от матери из этого города и отца из Севильи. Если он сын Фанеты, это должно быть так. Что смущает меня, он говорит не как севильец, а как островитянин. По его словам, потому, что его воспитывала бабушка, жительница Мальорки.

— Интересно, — сказал Исаак.

— Он говорит, что бабушка отдала его в ученики травнику. Учитель повез его в Геную и Альгеро, где он научился гораздо большему. Когда этот травник умер, он вернулся на Мальорку, и бабушка посоветовала ему приехать сюда и заниматься своей профессией.

— Мать Фанеты родом с Мальорки, так ведь?

— Перла? Да. — Мордехай сделал паузу, словно не зная, что сказать. — Дядя Ездра умер вскоре после того, как Фанета вышла замуж в Севилье, и как только его похоронили — через несколько дней — Перла вернулась на Мальорку.

— К чему такая спешка? — сказал Исаак. — Создается впечатление… — Он не договорил. — Она не успела бы привести свои дела в порядок.

— Я взял все это на себя и помог ей деньгами, — сказал Мордехай.

— Разумеется, друг мой, — сказал Исаак. — Вы всегда были самым щедрым из людей.

— К сожалению, мотивом была не щедрость, — заговорил Мордехай. — Но, уверяю вас, для нее я бы сделал все, что угодно. Когда Перла стала третьей женой дяди Ездры, ему было сорок лет, а ей семнадцать. Исаак, она была оживленной, жизнерадостной девушкой. Я был одиннадцатилетним мальчишкой и в жизни не видел такой красивой женщины. Я влюбился в нее и страдал, молча разумеется, — главным образом из-за боязни насмешек.

— Мордехай, я помню ее. Перла была очень красивой женщиной.

— Исаак, когда вы приехали сюда, дядя Ездра уничтожил всю ее жизнерадостность. Она походила на посаженное в клетку животное. В глазах ее сквозило отчаяние, и оно не давало мне покоя.

— Насколько я помню, Ездра бен Рувим был прямым, честным человеком, — сказал врач.