Книга Бумер-2. Клетка для кота. Книга 1 - Андрей Троицкий

Подкравшись к кровати, взял со стола матерчатую рукавицу, кем-то оставленную тут. Главное, чтобы Цика не закричал, не разбудил своего дружка. Целя в сердце, каптер поднял руку, крепко сжал рукоятку ступера. Он воткнул заточку под пятое ребро, целя в сердце, но попал ниже. Вытащил заточку и снова ударил, на этот раз разорвал аорту. Цика дернулся, открыл рот. В следующее мгновение Пыж грудью навалился на хлебореза, заткнул ему рот рукавицей и зашептал в ухо, будто умирающий мог разобрать слова.

– Тихо, тихо ты, не бойсь, – шептал убийца. – Ну, ну... Вот так... Тихо, милый... Не дергайся... Так, так, хорошо...

Бурмистров почувствовал, как горячая кровь, фонтаном ударившая из груди, пропитывает его куртку, брызги попадают ему в лицо, но лишь плотнее зажимал рот Цике, засовывая рукавицу в самую глотку. И не двинулся с места, пока хлеборез не затих. Стало слышно, как на столе тикал механический будильник. Пыж медленно сполз на пол, сел между кроватей, ощущая дрожь в ногах. Фу, ты... Получилось, но это еще не все. Только полдела сделано, остается немного. Сколько же было крови в этом гомосеке? Ведро, не меньше. А то и все полтора. И вся куртка насквозь мокрая, и штаны тоже, хоть выжимай.

Тишина. Только дождь барабанит по подоконнику и этот хренов будильник тикает, отсчитывает последние минуты жизни зэка. А он спит, как сурок.

Пыж поднял с пола заточку, подошел к Гомельскому и наклонился над ним. Тот лежал на боку, накрывшись одеялом по шею, из полуоткрытого рта сочилась слюна.

Пыж потянул одеяло вниз, чтобы видеть, куда бить. Неожиданно Гомельский открыл рот, хрюкнул, попытался натянуть на себя одеяло, но у него ничего не получилось. В следующую секунду он открыл глаза. Увидел склонившееся над ним забрызганное кровью лицо с красноватыми кроличьими глазами.

– Ты чего, Пыж? – прошептал еще не проснувшийся хлеборез. Он еще не успел испугаться, не успел ничего понять. – А? Чего ты?

– Ничего, – тихо ответил Пыж. – Ничего. Ты спи, спи.

– Как это: спи? – Гомельский вырвал одеяло, чтобы прикрыть жирную бабью грудь. Он попытался сесть. – Как это?

Пыж замешкался и ударил неточно. Заточка вошла не в сердце, куда он метил, а значительно ниже, проткнула желудок и поджелудочную железу. Пыж попытался вырвать заточку из тела, но рука соскользнула с мокрого от крови ступера. Гомельский, не издав ни звука, сбросив ноги на пол, рванулся к столу, дотянулся рукой до алюминиевой тарелки. Пыж успел вытащить сапожный нож и нанести колющий удар в горло сидящего на кровати человека. Короткое лезвие задело трахею. Гомельский поперхнулся кровью, зашелся кашлем, но, коротко размахнувшись, наотмашь ударил Пыжа острым, как бритва, краем тарелки по груди. Два раза, справа и слева. В следующую секунду Гомельский выронил свое оружие, боком повалился на пол, прижимая руки к горлу. Рукоятка заточки торчала из живота, но раненому было не до этого. Пыж выдернул заточку и, размахнувшись, всадил ее по самую рукоятку в ухо Гомельскому.

Пару минут Пыж, привалившись спиной к кровати и обхватив ладонями колени, сидел на полу, набираясь сил. Но силы почему-то не приходили, напротив, к горлу подступила тошнота, а руки сделались холодными, какими-то ватными. Надо пересилить эту слабость, выйти отсюда. А дальше действовать по плану. Утопить одежду в сортире и смыть кровь в луже с дождевой водой. Времени еще много. Серенький рассвет едва брезжил. Да, времени – вагон и маленькая тележка. Уцепившись за железную спинку кровати, Пыж поднялся на ноги.

Пол уходил из-под ног, словно палуба корабля, попавшего в жестокий шторм. В обрезанных сапогах хлюпала кровь. Позабыв в комнате нож и заточку, он, хватаясь за стены, выбрался в коридор, прошагал несколько метров и решил, что за один переход не одолеет путь до входной двери. Надо снова присесть и отдохнуть.

Пыж пришел в себя минут через пять: он сидел в луже крови посередине коридора и скользкими от крови пальцами ощупывал грудь. Да, он облажался, накозорезил. Гомельский дважды полоснул его алюминиевой тарелкой, остро заточенной по краям. Зэки называют такую штуку шлюмкой. Опасная штука, ей можно запросто башку отрезать. Если бы знать, за каким хреном этот гад потянулся к столу, что это была за тарелка... Раны глубокие, едва ли не до ребер. Изрезанная куртка повисла клочьями, майка прилипла к телу. Ясно, самому кровь не остановить. Надо бы позвать на помощь повара. Пусть бежит к больничке, растолкает лепилу.

– Эй, Тарас, – крикнул Пыж и не услышал своего голоса.

Он попытался снова закричать, но сил хватило только на слабый стон. Бурмистров повалился на бок и снова потерял сознание.

Глава вторая

Когда на темном небе загорелись первые звезды, Чугур подъехал к дому своей любовницы. Он загнал служебный уазик во двор, сполоснул руки в бочке с водой. Сел за накрытый стол и, хлопнув стакан коньяка, поужинал. Ирина Бударина молча наблюдала за тем, как любовник расправляется с вареным мясом и картошкой, а потом пьет чай с вишневым вареньем.

– Слышала, что у нас творится? – спросил Чугур, почувствовав, что ужин удался, и теперь можно переброситься словом.

Разумеется, Ирина Степановна в курсе всех дел: продавщицы первыми узнают новости.

– Ужас какой, – сказала она. – Эти заключенные хуже бешеных собак. Готовы друг другу глотки перегрызть.

– Это точно, хуже собак.

– А зарезали кого?

– Двух неплохих людей кончили, – вздохнул кум. – Да что там неплохих... Хорошие были парни. Оба – активисты. Ни одного замечания в личных делах. Хотели навсегда покончить с преступным прошлым. Мечтали выйти на волю честными людьми. У одного мать – слепая старуха. Другой – единственный сын в семье. И вот как все обернулось. Жалко людей. Все этот проклятый воровской мир. Он от себя далеко не отпускает. Как говорится, рупь за вход, два за выход. Или заточку в сердце.

Чугур пригубил второй стакан чая. В доме Ирины Степановны он чувствовал себя хозяином. Одинокая женщина, хоть по здешним понятиям у Ирины приличная работа, никогда бы не наскребла денег, чтобы отремонтировать и перестроить старый дом. Чугур помог обшить избу вагонкой, пристроить просторную веранду с отоплением, где они сейчас сидели. Да еще крышу справил из оцинкованного железа. В доме все городские удобства. А в спальне – импортный гарнитур, трехстворчатый полированный шкаф и кровать, широкая, как аэродром. На нее приятно совершить посадку после напряженного трудового дня.

Все бы хорошо, но настроение кума вечно портил белый попугай Борхес – крупная особь неизвестной породы. Мало того, что бестолковая птица плевалась шелухой от семечек, она еще умела говорить. Когда-то клетка с попугаем была собственностью ИТУ, стояла в красном уголке клуба. Чугур, поразмыслив, решил, что попугай на зоне – это как-то несерьезно, баловство одно. И привез клетку Ирине Степановне, так, забавы ради. Теперь кум ругал себя за это, жалел, что просто не открутил птице голову.

Борхес научился передразнивать интонации своего благодетеля, кроме того, на зоне он нахватался грубых нецензурных словечек. И продолжал обогащать свой словарный запас. Клетка с попугаем стояла на высоком круглом столике. Сейчас Борхес из своего угла внимательно наблюдал за Чугуром и, кажется, собирался сказать какую-то очередную непристойность.