Книга Жизнь и смерть Бобби Z - Дон Уинслоу

– Куда он направился?

– Не знаю, – ответила Элизабет. – Честно.

– Я тебе верю, – сказал Брайан. – Скверно то, что дон Уэртеро не поверит.

– Нет?

– Нет. Но будет убедительнее, если я хотя бы попытаюсь вытрясти это из тебя.

– Понимаю.

– Ну и хорошо, – произнес он, выбираясь из кресла. Вынул ремень из брючных петель и закрутил вокруг кисти: конец с пряжкой удобно свисает и готов к действию.

– Только не по лицу, Брай, ладно? – попросила она, и голос ее задрожал. – Только не по лицу, хорошо?

Он пожал плечами и приступил, время от времени механически спрашивая:

– Куда он направился?

Он решил не выяснять у нее, почему Бобби Зет захватил с собой мальчишку.

17

Мальчик уснул у Тима на спине, обхватив его шею руками. Тим тащил его на себе, подхватив под коленки, и чувствовал на плече тяжесть головы. Так нести парнишку было легче – мертвым грузом, как мешок. Тиму доводилось таскать штуки потяжелее – на войне, в другой пустыне.

Но в той, другой пустыне им развозили чизбургеры и вареную кукурузу, розовый лимонад и шоколадное мороженое. Мороженое в пустыне, черт дери, думал Тим. Тогда-то он и убедился, что они победят, – когда дядя Сэм начал снабжать их шоколадным мороженым в пустыне.

Здесь – дело другое. Здесь-то ему нечего ждать помощи от дядюшки Сэма (скорее наоборот), так что он продолжал бодро шагать, двигаясь к горам, силуэт которых только-только начал вырисовываться на западе.

«Двигайся в сторону гор», припомнил Тим. Кажется, была такая реклама, нет? Двигайся в сторону пивных гор. Но нет, сейчас он не может себе позволить думать про пиво, как бы красиво это ни звучало, потому что не будет им ни пива, ни мороженого. До тех пор пока они не выберутся из пустыни.

Если только они выберутся из пустыни.

Если бы не ребенок, думал Тим, он бы пробежался, ушел бы от погони, как в Пендлтоне или Твентинайн-Палмсе, и это было бы отлично. Завести преследователей в горы и сделать им ручкой: AMF – adios, motherfuckers.[28]Vaya con Dios.

Однако с таким грузом бежать нет смысла. Еще вспотеешь. Потеряешь чересчур много жидкости, а солнце уже скоро взойдет. Как во всех этих фильмах про пустыню, где показывают солнце, потом парня, который ковыляет по песку, потом снова солнце, и парень допивает остатки воды, потом опять солнце, и парень падает. А под конец опять солнце – и кружат стервятники.

Ладно, провались оно все пропадом, думал Тим, доберусь до ближайшего хребта, пока не рассвело, и найду местечко, где можно отлежаться. Где-нибудь в теньке. Он знал, что ищет: небольшую дыру под какой-нибудь скалой. Тогда можно спрятаться в тени и заодно вести наблюдение.

Но для этого необходимо было подняться повыше и к тому же непременно обогнать восход, так что он решил все-таки немного пробежаться. Мальчишка ненадолго проснулся, но вскоре привык к новому ритму и снова задремал.

Тим бежал к горам. Свет едва брезжил, и они только-только начали окрашиваться в шоколадно-коричневые тона.

18

Джонсон проехал на своем грузовике миль десять в сторону Окотильо-Уэллс, свернул на старую грунтовую дорогу и вот уже с полторы мили катил по ней по направлению к лесу. Съехал с дороги у глинобитной хижины с полуобвалившейся крышей из рифленой жести, остановил грузовик и вошел в хижину.

Внутри темно. Окон нет, помещение освещает одна-единственная керосиновая лампа, воняющая и мигающая на старой катушке из-под кабеля, которую здесь используют вместо стола. Вообще все помещение меблировано подручными материалами. Стулья подобраны на помойке, катушки от кабеля завалялись тут еще с тех пор, когда в Боррего тянули телефонные линии, а картонные коробки от шипучих напитков – с тех времен, когда шипучие напитки продавались в стеклянных бутылках.

Вместо столиков бар уставлен козлами для пилки дров с приколоченной к ним фанерой, но это никого не колышет, потому что местные индейцы заходят сюда, только чтобы закинуться мескалином.

Сейчас здесь спят трое или четверо таких – после ночных излишеств.

Ну и вонища же, морщится Джонсон, несет дерьмом, хоть нос затыкай. Интересно, когда в последний раз хозяева наливали бензин и бросали спичку в дыру маленького сортира, приткнувшегося возле бара?

Джонсон пинает сапогом одного из индейцев, спящих на полу.

– Где Рохас? – спрашивает Джонсон.

Малорослый индеец смотрит на него снизу вверх, бессмысленно моргая.

Бог ты мой, думает Джонсон, да ведь эти парни, если мерить по его шкале, стоят на самой нижней ступеньке эволюции! Если считать, что наверху белые (а так и есть, черт побери), на втором месте, сильно отступая, – мексиканцы, а на третьем – кауилья, то даже трудно определить, куда же поместить этих маленьких коричневых ребят.

Они из совсем крошечного племени, и то ли сами забыли его название, то ли не желают его никому сообщать. Такая, черт побери, разнесчастная людская общность, что им приходится прятаться от собственного убожества. Ускользать в дымку мескалина, в запахи клея и аэрозольных красок. В итоге они не пригодны ни к какому занятию – кроме выслеживания.

Они умеют брать след получше койотов, вот почему Джонсон забрался сюда. Ему нужно отыскать Рохаса.

Настоящее имя у него – Лобо Рохас, Красный Волк, в честь того маленького мексиканского волчка, которого в этих местах практически полностью истребили. По весне эти паршивцы – сущая смерть для телят, так что хорошо, что местные ранчеры почти всех волчков успели перестрелять, до того как вмешалось ЭПА, Агентство по защите окружающей среды.

Короче говоря, Джонсон считал, что Рохас выбрал себе удачное имя, потому что среди всех сколько-нибудь прямоходящих существ не сыскать другого такого же сволочного маленького убийцы.

– Рохас – он где? – требовательным тоном спросил Джонсон.

– Сзади, – каркнул мужчина. Глаза у него косили, а рот был обведен бледным кольцом золотой краски. Золотую краску они любят вдыхать больше всего, а почему – неизвестно.

Сзади.

Джонсон вынул пистолет из кобуры и пинком открыл дверь в маленькую заднюю комнату.

Рохас скатился с женщины, на которой лежал, и приземлился на ноги. Свой чертов большой нож он прятал, как всегда, у ребер, чтобы никто не мог выбить его ногой из рохасовой руки.

Глаза у него были опухшие, налитые кровью, но при этом – черные как уголь, и так же ярко горели.

Да-а-а, думал Джонсон, глядя, как голый коренастый индеец направляет на него нож, Рохас проснулся сердитым.

Джонсон большим пальцем взвел курок и прицелился в квадратный лоб индейца.