Книга Немые и проклятые - Роберт Уилсон

Ручка Фалькона зависла над страницей блокнота. В памяти всплыли события, происходившие пятнадцать месяцев назад. Он вспомнил фотографии, которые Рауль Хименес развешивал над письменным столом в своей квартире. Знаменитости, обедавшие в его ресторанах, крупные чиновники из городской администрации, полиции и суда… Вот где Фалькон видел раньше лицо Пабло Ортеги!

— Вы были знакомы с Раулем Хименесом?

— Иногда я посещал его рестораны, — с облегчением признался Ортега.

— У него дома висела ваша фотография…

— Не представляю, откуда он ее взял. Рауль Хименес терпеть не мог театр… Разве что… Ну конечно, мой брат Игнасио! Он знал Рауля. Компания моего брата занимается установкой кондиционеров. Когда Игнасио хотел произвести впечатление, он приглашал меня на приемы. Скорее всего, там меня и сфотографировали.

— Значит, вы знали Консуэло Хименес до того, как переехали сюда?

— Только в лицо.

— Сеньора Крагмэн проявила интерес к вашим собакам?

— Боже, Хавьер, за прихотливым полетом вашей мысли порой и не угнаться! Вы иной породы, чем те полицейские, с которыми мне доводилось общаться раньше.

— Мы обычные люди, и я такой же, как все.

— Полицейские, которых я встречал, были куда методичней. Это наблюдение, а не упрек.

— Убийство — самое серьезное из отклонений в человеческой природе. Убийце частенько приходится прибегать к весьма затейливым уловкам. Методичное мышление — плохой помощник в исследовании психологической нестабильности.

— Профессия актера — самая затейливая уловка на свете, — возразил Ортега. — Порой она так замысловата, что мы перестаем понимать, кто мы, черт возьми, такие.

— Вам стоит познакомиться с некоторыми убийцами, которых я отправил за решетку, — сказал Фалькон. — Некоторые отполировали искусство перевоплощения до такой степени, что поистине становились другими людьми.

Ортега даже зажмурился — теперь он был по-настоящему испуган.

— Мне пора идти, — сказал Фалькон.

— Вы спрашивали про собак и сеньору Крагмэн, — выпалил Ортега с отчаянием.

— По-моему, она не любитель собак.

— Вы правы… Будь у меня леопард в бриллиантовом ошейнике…

Через раздвижные двери они вышли в сад. Ортега провел Фалькона через главные ворота. Они стояли на тихой улице, вонь здесь не чувствовалась. Мимо медленно проехала большая черная машина, затем набрала скорость и укатила в сторону проспекта Канзас-сити. Ортега посмотрел ей вслед.

— Вы ведь спрашивали про необычных посетителей Веги? — вдруг сказал он. — Эта машина мне кое-что напомнила. «БМВ» седьмой серии. Именно такая стояла возле его дома шестого января.

— В День королей-волхвов?[10]

— Потому-то я и запомнил дату. А еще из-за национальности пассажиров. Необычные ребята. Один огромный жирный властный брюнет угрожающего вида. Второй тоже массивный и мускулистый, но не такой агрессивный. И волосы у него были светлые. Не знаю, о чем они разговаривали, но я в прошлом году был в Санкт-Петербурге и поэтому узнал язык — они говорили по-русски.

Три сына Консуэло Хименес играли вместе с Марио в бассейне. Через двойные рамы долетали приглушенные вопли и визг, на стекло веером летели брызги. Хавьер потягивал вторую кружку пива. Консуэло держала полупустой бокал tintodeverano. Она курила, постукивая по сигарете ногтем указательного пальца, и покачивала ногой, как всегда, когда бывала расстроена.

— Я смотрю, ты разрешила Марио залезть в воду, — заметил Фалькон.

— Решила, что лучше позволить ему немного забыться в игре, — объяснила она. — Запрет на купание был пунктиком Рафаэля. Не вижу в нем никакого смысла…

— Неужто и я когда-то был таким резвым!

— Наверняка. Сейчас тебе это странно, но вспомни: глаза щиплет от хлорки, ресницы слиплись, сам весь дрожишь от голода и усталости, завернувшись в полотенце. Вот это и есть счастье!

— Ничего, что я напросился к тебе выпить? — спросил Фалькон. — Скоро приедет тетка Марио, мне придется отвезти их обоих в дом родителей. Тогда все переменится. Мне уже вряд ли удастся…

— Ты о чем?

— Вряд ли удастся вот так побыть с тобой.

— В этом расследовании у меня есть серьезное преимущество перед остальными, — улыбнулась Консуэло. — Я имею возможность непосредственно наблюдать за вашей работой, старший инспектор.

— Ты сама приглашала меня выпить.

— Сейчас мы все — часть твоего расследования. Беспомощные под беспощадным надзором. Как у тебя дела с остальными?

— Последний час или около того я провел с Пабло Ортегой.

— Наблюдал, как он играет очередную роль? — поинтересовалась Консуэло. — Никогда бы не вышла замуж за актера. Я предпочитаю моногамию, а в браке с актером постель, пожалуй, покажется слишком многолюдной.

— Мне это как-то не приходило в голову.

— Хочешь сказать, у тебя не было романа ни с одной актрисой до твоей женитьбы на той маленькой правдоискательнице… Как ее звали? Инес. Разумеется… — Консуэло запнулась. — Прости, мне следовало помнить про судебного следователя Кальдерона.

— Я впервые с ним работаю после смерти твоего мужа, — сказал Фалькон. — Сегодня он сказал, что они с Инес скоро поженятся.

— Значит, я бестактна вдвойне, — расстроилась Консуэло. — Но это будет воистину правдолюбивый союз. Суд и прокуратура. Их первенец обречен стать священником.

Фалькон с трудом выдавил смешок.

— Тут уж ничего не поделаешь, Хавьер, — сказала она. — Так что лучше смейся.

— Будьте веселей, — пробормотал Фалькон. — Так мне велела сеньора Крагмэн.

— Она сама не звезда комедии.

— Ты видела ее работы?

— Видела. Тоска смертная, — сказала Консуэло, состроив мину печального клоуна. — Я всем этим бредом сыта по горло.

— Сеньор Кальдерон очень впечатлен ее снимками.

— То есть ее задницей!

— Даже все многочисленные Пабло Ортега сошли с пьедестала своего самомнения, чтобы за ней приударить.

— Я знала, что ты к ней неравнодушен, — заметила Консуэло.

— Я злюсь на Мэдди Крагмэн, — ответил он. — И мне она не нравится.

— Когда мужчина так говорит, это обычно означает, что он очарован.

— Поклонников Мэдди хоть в очередь выстраивай. Я стою в самом ее конце.

Эффектный залп, пущенный кем-то из детей, плеснулся о стекло. Консуэло подошла к бассейну и велела мальчикам успокоиться, однако она еще не успела вернуться в дом, как буйство вспыхнуло с новой силой.