Книга Тайна черного ящика - Михаил Серегин

Не знаю где, но его все же разыскали. Голос, ответивший мне в трубке, был спокойным, но я чувствовала напряжение, легко угадывающееся за раскатами гулкого менделеевского баса.

– Это опять ты, Николаева? – пророкотал он. – Если бы я не поплавал с тобой вместе по Каспийскому морю, тебе даром не прошли бы такие фортеля!

– Фортели, Николай Яковлевич, – поправила я его совершенно машинально.

– Ты что, разыскала меня, чтобы русскому языку меня учить? – Голос его почти не изменился, но я почувствовала его раздражение.

– И слово это вовсе не русское! – вдруг неожиданно для самой себя выпалила я.

– Ну, знаешь! – буркнул он и пропал.

Его голос сменился короткими сигналами отбоя.

– Дура! – воскликнула я вслух. – Вот дура!

«Ну черт меня за язык дернул, – чуть не плакала я от досады на саму себя. – Сиди теперь вот, ломай голову, пока совсем ее не сломаешь… Но и он тоже хорош! Хоть бы представил, каких трудов мне стоило его разыскать! Хоть бы подумал, что просто ради легкого трепа я этого делать не буду! Тоже мне – психолог! И я тоже – не могла за собой проследить, в руки себя взять! Тут проблем – вагон и еще вагон, а я какой-то филологический флирт затеваю с генерал-майором МЧС. Кто я после этого? Психолог? Обычная среднестатистическая дура!»

Мое самобичевание прервал крик дежурного радиста из расположенной рядом с кабинетом начальника заставы комнаты связи:

– Капитана Николаеву к линии спецсвязи!

Секунды через три я уже стояла в комнате связи перед радистом.

– Вас вызывает ленинградское погрануправление по закрытому кодированному каналу.

Произнес он это с таким уважением, что я поняла, что разговор по этому самому каналу – для него событие вообще невероятное. Наверное, о каждом подобном разговоре годами рассказывают друг другу радисты, как о том, чего вообще быть не может, однако вот случилось.

Радист передал мне телефон, и я услышала голос, который не узнала:

– Николаева? Извини, что так с тобой поговорил, но есть у меня подозрение, что все мои обычные разговоры кто-то прослушивает.

Голос был каким-то металлическим, не живым и вовсе не басового тембра, а каким-то низким баритоном.

Позже радист объяснил мне, что сигнал телефона разлагается на отдельные, очень короткие отрезки, каждый из них получает кодированный номер, причем для кода выбирается произвольный набор цифр, который передается отдельным, независимым каналом. Затем отрезки перемешиваются произвольным образом, накладываются на телевизионный сигнал первой попавшейся в это время в эфире станции в виде помех, отправляются на спутник связи и попадают уже к нам, на Шикотан. Передачу можно принимать на обычный телевизор, а разговор будет виден на экране в виде характерного «снега» – помех очень распространенного типа, на который никто не обращает внимания. Однако специальной аппаратурой сама передача стирается фильтрами, поскольку она-то и выполняет в данном случае роль помех, а «снег» попадает в дешифратор, который одновременно по другому каналу, даже через другой спутник получает постоянно изменяющийся ключ или набор цифр. В дешифраторе происходит обратный процесс – определяется номер каждого элементарного участка радиосигнала, они выстраиваются в нужном порядке в соответствии со своими номерами, и акустический сигнал восстанавливается. Естественно, при этом теряются все обертона и голоса получают какой-то металлический оттенок, как у роботов.

– Николай Яковлевич? – воскликнула я. – Извините меня…

– Николаева? Ты отлично мне подыграла, я даже не ожидал, – ответил голос, и я уже не сомневалась, что я опять говорю с Менделеевым. – Давай, что там у тебя, только постарайся покороче, у меня времени очень мало.

– Я хочу напомнить вам тот разговор в самолете, когда мы с Чугунковым везли вас из Кувейта. Помните, о чем мы говорили?

– Помню, – сказал он уверенно, я и не сомневалась, что помнит.

– У меня появились основания подозревать третьего участника того разговора, – сказала я, не доверяя все же кодированному каналу и предпочитая не называть вещи и людей своими именами.

– Ты хочешь проверить Чугункова? – спросил Менделеев, который, очевидно, не сомневался в надежности кода. – Так-так, понимаю твои проблемы. Но это не самое сейчас главное. Хотя, конечно… Нет, все же – в первую очередь – займись японскими обвинениями в наш адрес. Это главное. Если ты не успеешь найти доказательства, что японцы или подтасовывают факты, или введены в заблуждение, или просто врут, то нас обвинят во всех смертных грехах сразу и одновременно. Со временем мы, возможно, отмоемся, но от идеи увидеть Министра на месте нынешнего Президента придется отказаться. Так что работай в первую очередь над этим. Если тебе удастся найти такие доказательства, считай, полдела сделано – мы предпримем ответный ход, используем телевидение, прессу и покажем всем истинное лицо ФСБ. Ну, или тех людей в ФСБ, которые работают против нас.

– А как же с Чугунковым? – спросила я, когда он замолчал. – Если он узнает, что я под него копаю, собираю о нем информацию…

– Если узнает, – перебил меня Менделеев, – скажешь – по моему приказу. Я подтвержу… А теперь все, извини, но мне пора…

Его голос пропал, и в наушниках воцарилась мертвая тишина.

Я вздохнула с облегчением. Ну, наконец-то, я хоть приблизительно представляю ситуацию в целом. Японцы, значит? Хорошо, пусть будут японцы.

Немного подумав, я поняла, что единственный доступный мне пока путь поиска доказательств – разобраться с унесенными в океан охотниками-айнами. И прежде всего – поговорить с тем стариком, которого мы с Евграфовым привезли с подобравшего его «Стремительного».

Старика держали в одной из комнат, в которых жили пограничники. Почти все они были сейчас пусты, так как поиски пропавших продолжались и все пограничные катера были в океане.

Я без труда разыскала жилые помещения личного состава и увидела у дверей одной из комнат солдата – пограничника с автоматом.

– Сюда нельзя! – преградил он мне путь.

– А в чем, собственно, дело? – спросила я. – Почему нельзя?

– Здесь задержанный сидит! – пояснил он.

– Во-первых, не задержанный, а спасенный, – сказала я солдату, беря его за пуговицу гимнастерки. – Во-вторых, вы его не сторожите, а охраняете. В-третьих, вы забыли приказ заместителя начальника заставы капитана Евграфова, который разрешил мне доступ во все помещения на заставе, включая кабинет начальника заставы и комнату спецсвязи. И, в-четвертых, вы неряшливо выглядите.

Он посмотрел на меня удивленно и недоверчиво. Я протянула ему на ладони только что открученную от его гимнастерки пуговицу. Солдат уставился на пуговицу, словно в первый раз ее видел. Я взяла его руку, вложила в нее пуговицу и вошла в комнату, не обращая больше на него внимания.

Первое, что я увидела, был тревожный взгляд старика в синем узорчатом халате, устремленный на меня. Он был явно напуган. Перед ним спиной ко мне сидел офицер в форме пограничника и что-то вполголоса ему говорил. Я не слышала, что именно он говорит, слова сливались в неразборчивое бормотание, но я уверена была, что говорит он не по-русски. Я увидела на погонах пограничника по одной звездочке. «Майор!» – шевельнулось во мне какое-то воспоминание, но какое – я так и не сообразила.