Книга Окончательная реальность - Вильгельм Зон

– Черта с два. Тоталитарная система не может эволюционировать. В одном Юлик прав, нацизм надлежит давить танками. Но о чем этот романтик мечтает? Единая Великая Свободная Европа, Африка, Америка. Единый мир с единым культом сытого брюха, себялюбия и шкурничества. Такой мир, лишенный врага, идеи борьбы с врагом, лишенный великой цели, моментально погрузился бы в пучины полнейшей моральной деградации. Зияющие высоты повсеместно победившего капитализма изрыгнули бы в мир столько мрази, что вы бы тут все ибанулись.

– Что такое «ибанулись»? – Симпатичная белобрысая англичанка с интересом смотрела на разбуянившегося Зиновьева.

Приревновавший Юлик встрепенулся:

– Напугал ежа голой жопой! Ишь, чего удумал, демократией стращать!

– Господа, господа, не надо ссориться. – Англичанка взяла ситуацию под контроль. – Вот вы рассматривали возможную оккупацию Европы союзниками, а мне, как англичанке, – она говорила с приятным акцентом, – всегда интересно, что было бы, если бы Гитлер договорился со Сталиным. Ведь они были друзья вплоть до 41-го года, не так ли? Представьте, вместо того, чтобы нападать на Россию, Гитлер высаживается в Англии, и высаживается не один, а вместе с товарищами из Красной Армии. Два темных лорда управляют нашей несчастной страной. Силы зла властвуют над девонширскими болотами безраздельно. Мрачные оккультисты из общества Туле и кошмарные вожатые-марксисты из пионерской организации ленинского комсомола учат несчастных английских детей плохому…

– Простите, а вас как зовут? – Зиновьев наконец обратил внимание на развеселую блондинку.

– Джоанна Поттер.

– Милая Джоанна, не сомневаюсь, что доблестные британские дети обязательно победят всех своих врагов.

– Вы думаете?

– Несомненно.

К столу подвалили еще какие-то девахи. Разговор начал поворачивать от политики к иным, не менее волнующим темам.

Внезапно скромно до того сидевший молодой человек, кажется, какой-то специалист из Питера, решился выступить.

– Нравится ругать Запад, смеяться над нами? Но у Запада есть свои ценности, свои достижения. Наша наука не хуже вашей, наш народ скромнее, но честнее. Да, есть перегибы, но посмотрите на себя! – лицо молодого человека сделалось неприятно жестким. – Подумайте, что бы было, если бы Сталин не погиб. Уж он навел бы здесь такой порядок, что наша западная цивилизованная жесткость показалась бы вам санаторным режимом.

Умберто чувствовал, что парнишка гнет не туда.

– Простите, вас зовут?..

– Володя.

– Володя хочет сказать, что у Европы свой путь, нельзя всех мерить одной либеральной меркой. Либерализм хорош в Америке и в Сибири, у Европы другая культура. Демократия англо-саксонского типа у нас не приживется – иные традиции. Ничего не поделаешь, читайте историю.

Володя одобрительно кивал.

– Вы тоже так думаете? – ко мне обратился интеллигентного вида молодой человек в роговых очках.

Я устал молчать и сдуру ляпнул:

– Нет, я считаю, что с режимом надо бороться активно. Но обязательно нужна поддержка извне. Режим нужно, как зуб, сперва расшатать, а потом выдернуть. Лечить бесполезно.

Очкарик, мне показалось, остался доволен ответом.

– Попридержи язык, стуканет кто-нибудь, потом даже в Юрмалу не выедешь. – Бондаренко отвел меня в сторонку. – Ты чего там болтаешь про поддержку извне: заграница нам поможет! Отец русской демократии хренов. Хотя бы знаешь, с кем трепался? Это же Литвинов, внук того самого Литвинова, который договаривался с Рузвельтом. Между прочим, оголтелый антифашист. А ты с ним, да еще при людях, про политику заливаешь.

– Да ладно, брось, мы на Востоке, чего трястись-то.

– Вот именно, на Востоке. Откуда известно, что этот Володя из Питера, например, не особист…

– Не, ну зачем ты так, симпатичный парень.

– Симпатичный, слов нет, но ухо надо держать востро.

Литвинов тем временем принялся за Умберто.

– Итак, вы считаете, что демократия для Италии не годится.

– Ну, не совсем, я хотел сказать, что нужно действовать постепенно, через просвещение.

– Но кто должен подталкивать к изменениям?

– В любом случае, не партизаны. Интеллигенция, люди культуры должны помочь власти стать мягче. И, вы знаете, этот процесс уже идет, особенно в Германии. Я знаком кое с кем из высших эшелонов. Мне кажется, среди них есть люди, которые отличаются известной широтой взглядов.

Очкарик пристально смотрел на Умберто.

– Ну и кого же конкретно вы можете назвать?

Умберто явно тяготил разговор.

– Ну… В аппарате Шелленберга есть люди…

– У Шелленберга!!! – очкарик разразился хохотом. – Да вы с ума сошли!

– Да, у Шелленберга. Почему нет? Я знаком с Максом фон… – Умберто произнес известную фамилию. – Уверяю вас, очень культурный, порядочный человек.

Очкарик махнул рукой: после упоминания о порядочности людей из СД он потерял интерес к разговору с Умберто.

Зато внезапно оживился изрядно набравшийся Юлик. – Умберто, милый ты мой человек, организуй мне интервью с Максом, в долгу не останусь!

Умберто и Юлик были похожи. Оба толстые, щеки заросли волосами – то ли длинная щетина, то ли короткая борода.

– Обратитесь в пресс-службу.

– Да что ты, дорогой, какая пресс-служба. Я десять лет пытаюсь добиться этого интервью, и все без толку…

Внезапно появился третий толстяк. Он поздоровался с компанией, все повскакивали с мест, демонстрируя дружеское расположение и приязнь.

– Кто это? – тихо спросил я.

– Каха Енукидзе, глава Московского отделения банка «Креди Тбилисо». Спонсирует наш конгресс, – прошептал Бондаренко.

Енукидзе был одет в шикарный однобортный костюм, пошитый, очевидно, в лучшем британском ателье, и огромную кепку-«аэродром». Контраст строгого делового наряда с головным убором торговца фруктами выглядел стильно. Мода как солнце. С неизбежностью движется с востока на запад. Все больше деловых людей отдавали предпочтение уже не знаменитым швейцарским часам на руке, а качественному сухумскому аэродрому на голове.

Трудно представить послевоенную реальность без конкуренции альпийской и кавказской банковских систем. Несмотря на все перипетии истории 40-х годов, Швейцарии удалось сохранить нейтралитет и независимость. Говорят, это стало возможным благодаря желанию некоторых вождей Рейха держать свои капиталы подальше от загребущих лап фюрера. Так или иначе, вековая надежность альпийских гномов оставалась незыблемой. Надежность осталась, а монопольное положение исчезло.

С середины 50-х на финансовом небосклоне зажглась новая яркая звезда. Грузинские банкиры завоевали мир в два прыжка. Сначала выяснилось, что несколько частных тбилисских и сухумских банков обладают колоссальными ликвидными активами. Как им удалось сконцентрировать столь значительные богатства на своих счетах, оставалось загадкой, разгадать которую, правда, не составляло труда даже школьнику. Деньги, конечно, имели советско-партийное происхождение. Настоятельные попытки обоих российских правительств добиться от маленькой Грузии возврата хотя бы части средств предопределили второй прыжок. При поддержке Англии грузины приняли такое банковское законодательство, что добраться до вкладов кому-нибудь, кроме строго засекреченного владельца счета, становилось невозможным. Все мафиози мира всерьез задумались, где теплее: в Цюрихе или Тбилиси. Капиталы потекли в Грузию бурным грязноватым потоком. В конце концов, правительство Восточной России махнуло рукой, успокоилось и начало получать удовольствие, точнее выгоду, от добрососедства с новым центром финансового мира.