Книга Губитель максаров - Николай Чадович

– А это уж будет зависеть лишь от тебя самого. Первым делом, значит, делаем руку. А потом беремся за физиономию.

– Перестань! – прохрипел он. – Не могу! Не могу!

– Неужели ты не способен одолеть боль?

– Не получается. Как только я начинаю заклинать боль, она становится еще острее.

– Пойми, я не могу остановиться! Посмотри на свою руку! Я уже содрала с костей все мышцы. Терпи!

– Лучше отрежь ее и отдай своим лемурам! Я без нее обходился раньше, обойдусь и впредь.

– Нет! Я обещала помочь тебе и помогу во что бы то ни стало! Если сам не можешь успокоить боль, я сделаю это! Только не напрягайся зря и открой мне свое сознание. Постарайся вспомнить что-нибудь приятное. Были у тебя радости в жизни?

– Не знаю… Не помню… Вроде бы нет.

– А с той толстозадой девкой?

– Только не это! – взмолился он.

– Тогда вспоминай детство! Самое раннее детство. В такую пору даже зверята радуются жизни.

– Сейчас… сейчас… – Он напрягся. – Нет, ничего не помню!

– Придется мне самой разбудить твою память, только не сопротивляйся… Вот так, вот так… Сейчас ты снова вернешься в детство, и твое сознание обособится от боли…

…Ночь. Желтая ночь. Небо сочится ядовитой желчью. В десяти шагах от него стоит женщина, на ее надменном восковом лице застыл зловещий оскал. В руках она сжимает клинок, лезвие которого кажется мерцающим и текучим, как струи дождя на фоне радуги.

Эта страшная женщина-ведьма только что убила того, кто берег и воспитывал его, с кем он путешествовал в горячие недра земли, а потом вновь возвращался к холодному свету неба. Сейчас он – огромный, сильный, похожий на доброго сказочного змея – мертв. Изрублен на куски. Выпотрошен. Перемешан с землей.

Ведьма хохочет, словно гиена, созывающая своих товарок попировать на куче падали.

– Ты что так таращишься на меня, отродье Клайнора? – говорит она едва ли не с лаской. – Не бойся, я не буду рубить тебя клинком. Много чести для такого молокососа. Я просто растопчу тебя. Разорву на части. Расшибу в лепешку.

Погасив свой необыкновенный клинок, ведьма наклоняется к ребенку, намереваясь ухватить его за горло. Клац! Она со сдавленным криком отскакивает. Если бы во рту было побольше зубов, он оттяпал бы ей пару пальцев.

– Ах ты, звереныш!

От первого удара ногой он кое-как уворачивается, но второй приходится прямо в грудь. Хруст костей. Привкус крови во рту. Сердце бьется туго, словно ему стало тесно в грудной клетке. Глаза застилает мгла.

Еще удар! Затем его подхватывают с земли и швыряют обо что-то твердое. Ах да, тут невдалеке лежал замшелый валун… Голос женщины доносится как бы издалека:

– Ройте яму. Закопайте этого гаденыша поглубже! Как, он все еще сопротивляется? Рубани его лопатой по рукам! Вот так… И эту мертвечину бросайте туда же. Чтоб никаких следов не осталось.

Рядом шлепается то, что осталось от покровителя, – обрубки туловища, хвост, голова с огромной оскаленной пастью, в которой он скрывался в случае любой опасности. Потом сверху начинает валиться земля. Спастись можно только в этой пасти! Но искалеченное тело почти не слушается его. Ведьма тем временем медленно приближается к краю могилы. Желтый свет неба тускнеет, и ее волосы вдруг вспыхивают рыжим костром…

– Ведьма приближается! – закричал Окш и оттолкнул от себя Рагну.

– Что с тобой творится? Ты с ума спятил! – Она вновь попыталась уложить его на раму. – Дай я хоть швы наложу!

– Нет! – Он вскочил и вырвал из рук Рагны нож, которым она только что кромсала его лицо. – Бежим отсюда немедленно! Иначе мы пропали! Сейчас здесь будет ведьма! Рыжая ведьма!

Опрокидывая на ходу чаши, бутыли, тазы, жаровни – все то, что успели натаскать лемуры, – Окш, толкая перед собой Рагну, ринулся к дверям. Она хоть и не сопротивлялась больше, но крыла его самыми последними словами:

– Псих! Придурок! Трус! Ты еще хочешь стать максаром! Да ты недостоин лизать прах у их ног!

По лицу Окша струилась кровь, кусок кожи, срезанный со лба, козырьком нависал над глазами, левая рука, нашпигованная железными спицами, была туго прибинтована к туловищу. И эта рука, и все лицо, и даже содержимое черепа нестерпимо болели, но страх, глубинный подспудный страх, когда-то накрепко запечатлевшийся в детском сознании, а теперь вырвавшийся на волю, был сильнее всякой боли, сильнее доводов Рагны, сильнее своего собственного разума.

Конюх, издали заметив бегущую через двор парочку, уже торопливо затягивал на лошадях подпруги. Окш никогда до этого не ездил верхом, однако сумел взгромоздиться в седло даже с помощью одной руки и сразу же погнал скакуна к воротам. Рагна, держа на поводу вьючную лошадь, переметная сума которой была заранее набита золотом из сокровищницы Генобры, поскакала следом.

У ворот случилась небольшая заминка, но при помощи подоспевшего конюха они все же распахнули их. Вместо благодарности Рагна огрела его по голове боевым топориком.

– Что ты сделала? – вскрикнул Окш.

– Хочешь, чтобы он рассказал моей мамаше, как ты выглядел при прибытии сюда и каким стал потом?

Окшу скрепя сердце пришлось признать ее правоту.

Когда под копытами лошадей загрохотали доски моста, Рагна зло бросила:

– Вот ты и вырвался на волю! Ну что, рад?

– Дура! – крикнул он ей в ответ. – Наша жизнь висит на волоске! Опасность совсем рядом!

Как бы в подтверждение его слов неподалеку взвыла труба, предупреждающая гарнизон замка о приближении какой-то важной особы. На гребень ближайшего увала вылетела кавалькада всадников, копья которых были украшены пучками пестрых перьев.

– Мамаша вернулась! – воскликнула Рагна. – И какой только дьявол ее принес раньше времени! Ну держись! Сейчас начнется потеха.

Она огрела плетью всех трех коней поочередно, и те, высекая подковами искры, сразу пустились вскачь. На первой сотне шагов лошадь Окша дала несколько сбоев, и Рагна, обернувшись через плечо, посоветовала:

– Брось поводья! Ты только мешаешь! Она свое дело и так знает.

Сзади завыли, заулюлюкали, а потом пошел такой слитный перестук, словно с неба обрушился свинцовый град, – это свита Генобры бросилась в погоню. Окшу не было никакой необходимости оглядываться – сейчас он видел не только черную каменную равнину, стремительно несущуюся навстречу, но и рассыпавшийся в лаву отряд пестро одетых всадников, и мчащуюся впереди всех рыжеволосую ведьму, когда-то едва не закопавшую его заживо, и даже башни оставшегося далеко позади замка. Страх, недавно пережитый им в подземелье, уже утратил первоначальную дурманящую остроту, и мысли обрели прежнюю ясность.

Почти физически ощущая стрелы ненависти, которые метала им вслед разъяренная Генобра, Окш прекрасно понимал, что является отнюдь не главной целью погони. Все внимание ведьмы было сосредоточено сейчас на доченьке, посмевшей в отсутствие законной хозяйки осквернить ее любимое жилище.