Книга Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец

Она открыла дверь своим ключом, прислушалась не дыша. В коридоре было темно. Подкралась к комнате внука, приложила к щели ухо. Тишина, но свет пробивается. Значит, лампа на столе горит. Спит, что ли, или ушел?

Позвала тихо:

– Макар! Ты тут, что ли, я не пойму? Макарушка!

– Чего тебе?

– Кушать будешь? Я рыбки принесла.

– Отвали!

Баба Валя что-то бормочет и шаркает на кухню. Она довольна. Макарушка хотя бы дома. А раз дома, то, может, обойдется. Хотя бывает, он и среди ночи куда уйдет. И слова ему поперек не скажи – только хуже. Он и маленький такой был. За ухо его дернешь, пусть и за дело, а он пойдет в туалет и дверь порежет или цветы на кухне зальет «Кротом» для прочистки труб.

Макар сидел за столом и, склонившись над ним, чем-то сосредоточенно занимался. Лампа отражалась в оконном стекле. Со стороны казалось, что он чинит часы или процарапывает гравюру. Или делает что-то другое, такое же мелкое. Он, и правда, делал нечто кропотливое. Раскаляя зажигалкой иголку, пытал свою золотую пчелу, примотанную скотчем к линейке.

– Сдохни! – уговаривал Макар, прокручивая колесико зажигалки. – Сдохни или улети! Уяснила?

Пчела снова прилетела вчера, и выпроводить ее не удалось. Он дважды выбрасывал ее в окно, на мороз, и захлопывал форточку, но не проходило и часа, как пчела опять попадалась ему на глаза. То ползла по сахарной банке на кухне, то, литая и тяжелая, обнаруживалась в обувной коробке на скомканной бумаге.

В третий раз Макар не поленился. Долго шел пешком, добрался до гаражей, протиснулся в пропиленную ограду и стоял у изгиба железной дороги, дожидаясь электрички. Когда рельсы начали дрожать, он быстро достал нитку, завязал ее и, потянув за разные концы, поймал пчелу в петлю. Та дернулась и, привязанная, начала сердито кружить. По натяжению нитки Макар ощущал ее силу. Разогнавшись, она недовольно ткнулась ему в щеку.

Он рванул за нитку.

– Ах ты так! Тяпнуть меня хотела? Ну ща те будет счастье!

На глаза Макару попалась пустая консервная банка. Он засунул пчелу внутрь, загнул крышку и, положив на рельсы, отскочил. Электричка была уже близко. В последнюю секунду Макар, передумав, попытался сшибить банку с рельсов, но машинист загудел, и, оглушенный яростным ревом огромного поезда, Макар откатился в снег. Его ударило тугой волной воздуха, сшибло с ног. В мозгу, в груди, в глазах плясали колеса электрички. Он стоял на четвереньках и смотрел, как между рельсами поблескивает что-то сплющенное, выгнутое, ни на что уже не похожее.

Когда электричка умчалась, Макар повернулся и, не оглядываясь, потащился домой.

– Сама виновата! Нечего было рыпаться! Попугал бы и отпустил! – бормотал он.

Уставший, обозленный на себя, а еще больше на пчелу, вернулся домой. Повернул ключ, толкнул дверь комнаты… и первым, кого увидел, была золотая пчела. Она сидела на лампочке, отчасти сливаясь с ней цветом, и меланхолично чистила лапками крылья.

И вот теперь Макар объяснял пчеле, что лучше бы ей оставить его в покое.

– Не хочешь улетать – сдохни! Не хочешь сдохнуть – улети! Только душу не терзай! – повторял он, втыкая раскаленную иголку прямо в скотч, покрывавший пчелу в несколько слоев.

Внезапно в дверь раздался звонок – вкрадчивый, двойной. Первый тихий, почти намечающий, второй чуть тверже, но тоже очень быстрый. Так звонит тот, кто не хочет привлекать лишнего внимания соседей. Макар немного выждал, соображая. Он никого не ждал. Кто это? Вдруг сосед с шестого этажа, зачем-то выставивший на лестницу спортивный велосипед и пристегнувший его детским замочком, который ногтем откроешь? Велосипед Макар взял погонять по гололеду, прикольно же, думал вернуть, но в сквере сшиб тетку с коляской (нечего ребенка таскать ночами, сидела бы дома, клуша!), тетка подняла визг, и ему пришлось срочно удирать от ее взбесившегося мужа. Без байка, конечно. Не до него было. Защитник, блин, фигов! Самец-производитель! Если у тебя с головой не все в порядке или кулаки чешутся – купи себе грушу и колоти ее на балконе. Но хозяину же велосипеда не объяснишь, что Макар ни в чем не виноват. Да и вообще стал бы владелец так застенчиво звонить? Небось и дверь бы еще попинал ногами, тоже психопатина та еще!

Решительно откинув версию с байком, Макар стал соображать дальше, вспоминая, что он еще натворил. Может, это та визгливая тетка из соседнего дома, у которой в ящике сами собой запылали газеты? И еще врет, что он спичку бросал, брехло старое! Протри глазные линзы! Ясно же, что это просто несчастный случай. Макар, правда, прошел мимо с зажигалкой, проводя огнем под всеми ящиками, но мыслей поджигать что-либо у него не было. Во всех ящиках не загорелось, а этой визгливой как всегда повезло. Сама виновата! Почту надо выгребать! Пусть еще докажет, что это он. А консьержка пусть заткнется, маразматичка! Она ничего не видела! Когда у дуры какой-то сумочку на парковке вырвали, тоже стала брехать, что это он. А Макар тогда вообще в ШНыре был. Хорошо, хозяйка сумочки вспомнила, что тому мужику лет сорок.

В коридоре послышались шаркающие шаги. Баба Валя отправилась открывать, понемногу поскуливая для разогрева. В тренировочном пока режиме. «На кого меня…» да «бедная моя головушка!» Плакаться-то умеет, камень разжалобит. Макар прокрался к двери, прислушался. Не открывая, она врала кому-то, что его нет дома.

По тому, что врала шепотом, Макар определил, что она боится, что он, Макар, услышит. Ага, значит, это не хозяин байка и не газетная тетка! Тут баба Валя расстаралась бы на публику, потому как люди часто затихают, когда на них встречно вопишь и при этом плачешь. Баба Валя – женщина боевая, бывалая. Громче ори – сойдешь за потерпевшего!

Раз так шептала – значит, это кто-то из друзей. От них она не ожидала ничего хорошего. Даже считала их хуже врагов, потому что враг дал тебе в глаз и забыл, а друг и сам сел, и тебя уволок.

Макар выскочил в коридор.

Баба Валя испуганно обернулась.

– Макарушка! Да нет там никого! Ушли!

– Уйди, тебе говорят!

Взяв бабушку за плечи, Макар в меру вежливо отшатнул ее с пути и открыл двери. И – удивился! На площадке, правда, никого. Более того, не было слышно ни звука лифта, ни удалявшихся по лестнице шагов. Его это озадачило. Кто бы ни стоял там снаружи, он не сумел бы исчезнуть бесследно. Решив, что пришедший поднялся на одну площадку и стоит там, затаив дыхание, Макар бросился по ступенькам. Никого. Спустился немного – опять никого.

Макар вернулся в квартиру. Баба Валя стояла у вешалки с лицом подпольщицы, которая ни за что не скажет, где передатчик. Старая школа, партизанская.

– Кто это был?

– Не знаю! Не пущу тебя! Убей меня – не пущу!

Макар убивать бабушку не стал. Она еще пригодится, когда Россию завоюют недружественные народы. Надо будет прятать оружие и боеприпасы, а уж бабу Валю не расколешь. Снова отшатнув ее с пути, он хлопнул дверью комнаты и закрыл ее за собой на задвижку. Шагнул к столу и внезапно застыл на месте. У его стола кто-то стоял и, наклонившись, разглядывал замотанную скотчем пчелу.