Книга Рисунки на крови - Поппи З. Брайт

Это была вполне нормальная работа, но неплохо было бы выиграть завтра на скачках.

Она осела на сцену в модифицированный шпагат, который заставил их впериться в ее пах в бесконечном Походе за Волосами, собрала еще несколько долларов и исчезла за занавесью под последние замирающие ноты «Darling Nikki». Она и следующая танцовщица, высокая мускулистая деваха с высветленными волосами и гладкой эбонитовой кожей, которая звала себя Куколка Бейби, на ощупь поменялись местами в темном пространстве каморки за сценой, похожей на гроб.

— Как они? — прошептала Куколка.

— Не слишком, — пожала плечами мисс Ли.

— Дорогуша, они всегда не слишком.

Мисс Ли рассмеялась. Куколка промокнула обильно наложенную розово-оранжевую помаду, поддернула тяжелые груди так, чтобы они повыше горбились в чашках красного в блестках бюстгальтера четвертого размера, и нырнула на сцену как раз в тот момент, когда Томми погнал вступление к ее первой песне.

Мисс Ли прошла коротким убогим коридором в раздевалку. Каблуки ее сапог впивались в голый бетонный пол, от чего каждый шаг отдавался острой болью. Сапоги были более удобными, чем лодочки, которые надевали большинство девушек, поскольку хоть как-то поддерживали колени, но к концу смены она все равно чувствовала каждый шаг, что приходилось делать на этих четырехдюймовых шпильках.

Она стащила их, как только вошла в раздевалку, потом собрала потные доллары, заткнутые ей за подвязку и бикини, стащила и то, и другое и нырнула в сумку с уличной одеждой. Огромного размера темная футболка, джинсы с обрезанными штанинами и кроссовки «All-Stars» — одна черная, один пурпурная, — утыканные английскими булавками и со множеством надписей. Еще одна точно такая же пара была у нее дома. После шести часов на высоких каблуках нет ничего приятнее, чем засунуть натруженные ноги в пару мягких, разношенных кроссовок.

Она остановилась у кабинки ди-джея поделиться чаевыми — «не отправь их все в одно место, Томми, сопливец» — и рванула через клуб. Обрюзгший работяга, перед которым она до того танцевала, замахал ей, приглашая за столик, но, поглядев сквозь него, она двинулась к двери. Если она закончила, то закончила.

Сразу за дверью она сорвала платиновый парик и запихнула его в сумку. Под париком волосы у нее были черными, сбритыми почти до самого скальпа за исключением прядей, которые падали ей на лоб, и нескольких отпущенных тут и там тонких косичек. Одно из ее маленьких ушек было пропирсовано тринадцатью серебряными петельками, которые, начинаясь у мочки, шли по изящному изгибу уха. В другой мочке покачивался серебряный крестик, в перекрестье которого сверкал крохотными рубиновыми глазами череп.

Проведя рукой по щетине на голове, она вдохнула сумерки Французского квартала и еще на одну ночь простилась с мисс Ли. Теперь она была Эдди Сунг: вечера принадлежали ей одной.

Газовые фонари только-только загорались, их мягкий желтоватый свет уже моргал на каждом углу. Она подумала, не остановиться ли ей выпить пива и съесть дюжину устриц в какой-нибудь закусочной. Их солоноватый морской вкус всегда изгонял изо рта привкус дневных фальшивых улыбок. Но нет, решила она, она пойдет домой и проверит почту и автоответчик, потом, может, позвонит Заху, чтобы узнать, не хочется ли ему устриц. Устрицы считаются афродизиаком; может, и на нем они скажутся.

Ну да. Так ей и повезет.

Эдди позволила себе унылый смешок и двинулась через квартал в сторону дома.

5

Зах уже швырял последние из своих пожиток в машину, когда появилась Эдди. Прослушав сообщение на автоответчике, она бежала всю дорогу от своей квартиры на Сен-Филип. Лицо у нее раскраснелось и было залито потом, дышала она тяжело и с присвистом.

Но Зах выглядел еще хуже. В его зеленых глазах появился лихорадочный блеск. Под идиотской черной шляпой в духе дурных вестернов, которой она раньше не видела, бледное с острым носом лицо в освещенном газом полумраке маленькой рю Мэдисон казалось почти фосфоресцирующим. Он затолкал коробку с бумагами на заднее сиденье своего «мустанга», повернулся за второй и тут увидел Эдди. Лицо у него застыло. На какое-то мгновение он казался до смерти перепуганным. Потом он, спотыкаясь, двинулся к ней и порывисто обнял. Сердце у нее дрогнуло, но к этому Эдди привыкла — так случалось всякий раз, когда она видела Заха.

— Тебя поймали.

Он кивнул. Слова «Я же тебе говорила» висели в воздухе, но ей и во сне бы не пришло в голову произнести их вслух.

— Дело скверное. В предупреждении говорилось: Они знают, кто ты, Они знают, где ты. Едва ли Они действительно знают, где я, иначе Они были бы уже здесь. Но Они, возможно, сейчас это узнают. Они могут появиться в любую минуту.

Эдди нервно оглянулась на улицу Шартрез. За исключением случайной ряби уличного джаза и вспышки пьяного смеха все было тихо.

— Все улики я забираю с собой. Компьютеры, диски. Ноутбуки. Место чистое, если захочешь въехать. Если Они появятся и захотят устроить обыск, пусть ищут. Они ни черта не найдут.

Он выглядел гордым, дерзким, смертельно усталым. Эдди подняла руку и кончиками пальцев коснулась его влажного от пота лица. Ее сердце не просто разбивалось, оно готово было разлететься на куски. Он уже все равно что уехал.

— Переночуй сегодня у меня, — сказала она. — Там тебя никто не найдет. Уедешь утром отдохнувший.

— Мне нужно как можно больше форы, — без заминки ответил он. — Если я уеду сейчас, у меня будет прикрытие ночи.

«Прикрытие ночи». Для Заха это было большим приключением. Да, он напуган — но еще больше возбужден. Она слышала это в подрагивании его голоса, видела в горящих глазах. Он был будто скаковая лошадь, изготовившаяся к старту, — элегантные ноздри раздуты, бархатистые бока напряженно вздымается.

Она думала: быть может, последняя ночь вместе… но знала, каково это будет. Они просидят до рассвета за вином, травой и разговорами, может, пожарят поп корн с кайенским перцем, посмотрят пару дурацких фильмов. На том все и кончится. Зах был не против, когда она прислонялась к его плечу, не против случайного прикосновения к руке или взъерошивания его непокорных волос. Но что-либо более очевидное с ее стороны — как та пара раз, когда она наклонялась и целовала его в губы, — натыкалось на «Я не могу, Эд. Просто не могу». А если она спрашивала почему, то получала доводящий ее до белого каления ответ: «Потому что ты мне нравишься».

Дело не в том, что Зах был монахом или чисто голубым. У нее на глазах он клеил десятки людей в клубах и барах, куда они оба часто захаживали, и чаша весов лишь слегка кренилась в сторону симпатичных юношей. Он, похоже, всегда западал на красивых и пустоголовых, предпочтительно пьяных, в идеале с отсутствующим другом или подругой — кто бы взял потом на себя утренний шок. У него было только одно нерушимое правило: у них должно быть место, где трахаться. Он ни за что не приводил их в свою квартиру-убежище, отказывался делить свое гнездо с любовниками на одну ночь. Может, он стеснялся, что компьютер их увидит.