Книга Роман Арбитман. Биография второго президента России - Лев Гурский

В отличие от Гайдара, Руцкой всю вторую половину 1992 года был измучен заботами прямо противоположного свойства. Из последних сил он сдерживался, чтобы не обложить крепчайшими флотскими матюками и спикера Руслана Хасбулатова, и председателей обеих палат, и подотчетный им Верховный Совет. Между тем по сценарию, придуманному Арбитманом и одобренному президентом, Руцкой должен был стать троянским конем: раз нельзя переубедить нелояльных депутатов и их болельщиков, следовало возглавить их протест, а затем уж потихоньку стравливать накопившийся пар в гудок.

Увы, герой-подводник, совершивший восемь боевых походов через северный полюс и заработавший золотую звезду за спасение экипажа АПЛ «Комсомолец», в политике переоценил свои силы. Пообещав президенту изо всех сил изображать лидера внутренней фронды, прямодушный Александр Иванович быстро выдохся и начал допускать один прокол за другим. От него требовалось яростно клеймить «правительство завлабов» за падение рождаемости, вымирающую деревню и ограбленных старушек, а он плел что-то про «временные трудности», «некоторые ошибки в социалке» и «неизменность курса экономических реформ в России». Ему полагалось обзывать молодых реформаторов упырями и уголовными преступниками, а он невразумительно бормотал про «мальчиков в розовых штанишках».

В интервью корреспондентке итальянской газеты «Repubblica», яркой брюнетке-провокаторше Джульетте Кьеза, вице-президент должен был уличить Ельцина в запойном пьянстве, он же вдруг пустился в рассуждения о том, что «бывают случаи, когда русскому человеку выпить очень даже не грех», и договорился до того, что «лучше уж водка, чем анаша», — что вызвало острый приступ раздражения у Хасбулатова, заподозрившего в этих словах намек.

Еще немного, и искусная кремлевская комбинация обрушилась бы с треском, да и психика самого Руцкого была уже на пределе. За три дня до наступления 1993 года у Александра Ивановича случился нервный срыв. Корреспондент «Коммерсанта» Елена Трегубова писала про «упорные слухи об очередной стычке президента со своим вице», хотя все было, как говорится, в точности до наоборот.

«С чувством колоссального стыда вспоминаю свою декабрьскую истерику, прямо у Ельцина в кабинете, — читаем в уже цитированной книге мемуаров вице-президента. — Я, заслуженный офицер-подводник, капитан 2-го ранга, Герой Советского Союза, в присутствии главы государства вел себя хуже беременной гимназистки. Орал, размахивая руками: «Я не Штирлиц, я моряк, я видеть больше не могу эти рожи! Бабурин, Константинов, Уражцев… Там сотни таких уродцев! Это зверинец какой-то, а не парламент! Я свихнусь с ними, я уже свихнулся! Смотрю на Руслана этого Усамовича… Ис-ламовича… Иштаровича… черт, забыл, ну неважно… киваю ему, сволочи, а представляю, как его сейчас его же подтяжками удавлю! Господин президент, товарищ Верховный Главнокомандующий, может, решим по-простому? Позвольте мне своими средствами, а? Обычная дизельная субмарина Б-877 или хотя бы старая П2 легко пройдет под горбатым мостиком на Краснопресненской, я уже и лотом промерил… Мне нужна одна, всего одна торпеда, и не ядерная, упаси Боже, Т-15, а обычная 65–76 «Кит», и я ее ак-ку-рат-нень-ко так положу точно под ватерлинией этого гадюшника, этого «Белого дома». Бац — и всех разом накроем…» Я был уверен, что после моих диких воплей Ельцин выгонит меня из кабинета к такой-то матери, а президент ласково приобнял меня, всунул в ладонь полный стакан водки и заставил выпить. Я пью, плачу, ничего вокруг не вижу. Слышу, как Арбитман говорит Ельцину: «Ну что, пора нам переходить к плану «Б»?» И Ельцин ему: «Пора». И ко мне обращается: «Александр Иванович, дорогой, поезжайте в Воронеж к брату. Встретьте в его компании Новый год, отдохните хорошенько, выспитесь, сходите в баньку, а после Рождества жду вас обоих в своем кабинете. Роман Ильич все организует по-тихому…»

Что случилось дальше, нетрудно реконструировать. Алексей Иванович, сменивший Александра Ивановича в самом начале 1993 года, оказался намного убедительней брата в роли мятежного вице-президента — безбашенного, обиженного, агрессивного и недалекого до карикатурности. Деды-Морозы, деды Мазаи и прочие бородачи из ваты и папье-маше, с тремя строчками текста, остались в прошлом; теперь актер буквально купался в роли, написанной ему Арбитманом, каждый день изобретая для нее новые обертоны, играя гротескно, сочно, порой на грани цирковой буффонады. Он был сам себе и режиссером, и премьером.

Только в одном феврале 1993 года, например, Руцкой-близнец со своим театриком абсурда сумел четырежды оказаться ньюсмейкером.

3 февраля. В Кремле во время приема вице-президентом России семьи Романовых Руцкой дарит великому князю Георгию настоящую казацкую шашку и сделанный умельцами с Урала макет бронепоезда «Наркомвоен Троцкий» времен гражданской войны, в масштабе 1:2. (Шашку великий князь осторожно берет, а от краснозвездного бронепоезда отшатывается и с тех пор в Россию не приезжает.)

10 февраля. Выступая на съезде животноводов Кировской области, Руцкой — как новый куратор сельского хозяйства России — в ультимативной форме требует повысить втрое урожайность подсолнечника, обещая всем передовикам присвоить звания мичманов и вручить наградные кортики, а всех отстающих утопить.

20 февраля. В прямом эфире передачи Александра Любимова «Лицом к лицу» (ОРТ) Руцкому удается перекричать Жириновского, вылить на него три стакана апельсинового сока, закидать вишневым пирогом, обсыпать мукой и по ходу спора о Южных Курилах оторвать вождю ЛДПР три ключевые пуговицы — одну на пиджаке и две на брюках. Под конец выясняется, что никаких разногласий по Южным Курилам у собеседников, собственно говоря, не было, нет и быть не может. Но пуговиц уже не вернуть: они отобраны в счет репараций.

25 февраля. Руцкой демонстрирует корреспондентам английского Би-Би-Си, французского ТФ-1 и американского Си-Эн-Эн гору из одиннадцати фанерных чемоданов, поставленных друг на друга, объявляя, что в них — компромат на всю ельцинскую команду, «от Гайдара до последнего Шумейко». В ходе интервью верхний чемодан падает, раскрывается, и в нем обнаруживаются только рваные колготки. «Да вы хоть знаете, чьи это колготки?» — не смущаясь, вопрошает вице-президент, задирает вверх указательный палец, но от комментариев уклоняется: мол, еще не время, господа, тсс.

Кто писал эти скетчи, кто сочинял репризы — Арбитман или сам Руцкой? Учитывая засекреченный характер всего кремлевского плана «Б» и отдаленность тех событий во времени, мы сегодня вряд ли сумеем точно ответить на этот вопрос, можно только строить предположения. Хотя Руцкой-брат умел вышивать узоры по сценарной канве, сама эта канва принадлежала Роману Ильичу.

Среди всех интервью Арбитмана, кстати, нет ни одного, которое бы целиком было посвящено осени 1993 года; даже в дни десятилетнего юбилея этих печальных событий второй президент России, отвечая на вопросы журнала «Newsweek», был крайне скуп на комментарии. Сказал лишь о «фарсе, который превратился в трагедию» и о том, что «виноваты были обе стороны конфликта — хотя и не в равной степени». Вопрос о Руцком Роман Ильич позволил себе оставить без ответа, заметив лишь: «Это печальная тема. Теперь-то я знаю, что надо было делать, но, к сожалению, не умею изменять прошлое»…