Книга Заложник - Фридрих Незнанский

— Спортсмены, мать их, развлекаются… — донеслось откуда-то слева.

— Ох и доиграются однажды, блин! — словно бы поддержал осуждающей интонацией другой голос.

Александр выдохнул наконец скопившийся в груди воздух и с непонятным облегчением понял, что способен таки сдержать себя, не сорваться, не выматериться от души, ибо вот и язык будто прилип к гортани. Распух и стал неповоротливым, непослушным, как от безумной жажды.

Он взял свой бокал, наполненный до половины терпким сухим красным вином, слегка покрутил в руке, сделав воронку, отхлебнул немного, подвигал губами, после чего наклонился к Валерии. Сказал хотя и доверительно, но достаточно громко, чтобы услышали и соседи:

— Что это было, хотите знать? А это, милая моя, одна известная старуха со своей косой мимо пролетала. Может, вовремя спохватилась, что ошиблась адресом, такое случается… А может, просто напомнила, что всё на белом свете — суета и томление духа. Как сказал Екклесиаст. Легкий такой намек, понимаете?

И снова за столом воцарилось молчание. Его нарушил Игорь.

— А помнишь, Саш, как мы с тобой хотели после школы в авиационный поступать?

— Ага, но ты в конечном счете остановился на непрестижном тогда финансово-экономическом, а я отправился на юридический в МГУ. И с мечтой об авиации было раз и навсегда покончено. К сожалению.

— Неужто до сих пор жалеешь? — словно обрадовался перемене тягостной темы Игорь.

— Не то чтобы… Наверное, как со всякой мечтой. Сперва жалко, потом привыкаешь, будто и не было… Наверняка ведь и сам не забыл. Это мы с ним, господа, как крупные организаторы и, помимо всего прочего, действительно активные ребята, придумали нечто вроде цикла вечеров-встреч. — Турецкий теперь говорил уже как бы для всех. — Рассуждали о выборе профессии. Тогда, в середине семидесятых, это было модно, да и поощрялось учителями. Много народу у нас в школе перебывало. Но особенно, по-моему, запомнились летчики-испытатели. О них тогда очень много писали. Газеты, книжки выходили, фильмы показывали, героические имена у всех на слуху… Анохин такой, помню, приезжал, Гудков, Щербаков, Гарнаев, который вскоре погиб во Франции, когда тушил у них лесные пожары. Такие же самые, что сегодня у вас тут… Рассказывали много интересного. Вот и заразили неокрепшие для взрослой жизни души. А позже пришло прозрение. В небе-то, наверное, хорошо, да на земле оно как-то понадежнее, так, старина?

— Да, — задумчиво обронил Игорь. — Видимо, время романтики пятидесятых — шестидесятых годов проходило, последний всплеск, если не ошибаюсь, в какой-то мере дал еще БАМ. Строили тогда эту дорогу всем миром, шуму было много, а кончилось все весьма прозаически, но и это в массе своей поняли позже. Вот поэтому, возможно, и в нас сидело уже гораздо больше нормального житейского прагматизма… Мол, романтика романтикой, а кушать каждый день надо. И одеваться красиво. И машину иметь. И многое другое, на что нужны деньги, честно заработанные. А где ты их заработаешь, если трудиться только честно? Вот и бизнесмен, в нынешнем понимании смысла слова, мог быть только на растленном Западе. И предприниматель — это бранное слово, клеймящее проходимца. И тот же экономист, в смысле профессии, был совсем не в почете, как, скажем, сегодня, но ведь и экономики, по большому счету, тогда тоже, в общем-то, не было. В определенном смысле.

— Но мы находили выход! — подхватил Турецкий, причем без тени иронии. — Каков тернистый путь будущего олигарха? Опять же если рассуждать вообще, а не вдаваться в частности? И я не в укор, Игорь, а исключительно в качестве примера. Вот смотрите! Комсомол — руководящая работа, партия — руководящая работа, к моменту начала перестройки — определенная власть и свой доверенный круг единомышленников. А вот уже тут знание экономики явилось колоссальным преимуществом перед всеми без исключения иными знаниями, верно?

— В принципе так… Слушайте, друзья, что-то мы тему какую-то тоскливую нашли? Да еще этот эпизод… — Игорь кивнул в сторону леса, где дымное облако почти рассеялось. — Скажите нашим поварам, пусть тащат, что там у них еще наготовлено! А куда это наша ребятня под шумок-то подевалась?

И действительно, молодежь, вмиг уговорив пару бараньих туш и очистив свой конец стола, как-то быстро и незаметно смылась. Но к Игорю подошел главный охранник, рослый мужчина средних лет с вполне интеллигентным лицом, разительно отличавшийся от своего контингента тем, что был совсем не похож на традиционного братана. Он и объяснил, что мотоциклисты помчались смотреть, куда упал самолет. Это, похоже, не очень далеко отсюда. Но он лично их предупредил, чтобы они вели себя пристойно, особенно на шоссе. Даже одного из дежурных послал вслед за ребятами. На машине. Мало ли что? Тем более что молодежь все-таки немножечко поддатая.

Что поддатая, Турецкому и так было видно. Удивляла реакция родителей. Точнее, отсутствие какой-либо осуждающей реакции с их стороны. Будто все делалось так, как и должно быть. Странно… Или у них здесь так принято?

А вот сами родители после сообщения начальника охраны вроде успокоились, вернулись к своим разговорам, к собственным проблемам. Но прежнего, несколько дурашливого веселья уже не получалось. Произошел явный перелом в настроении. Есть дальше — это можно, опять же и вкусно, и ароматы такие, что в самом деле трудно удержаться. Пить — само собой, на любой вкус. А все равно что-то уже не клеилось. Застолье будто превращалось в какую-то вынужденную процедуру. Объяви сейчас очередной перерыв, и все разбегутся по своим норам. Точнее, замкам. Мимолетный испуг оказал-таки свое влияние. И все без исключения это понимали, хотя, вероятно, стеснялись даже себе в этом признаться. Ну и ладно, значит, давайте заканчивать. Удовольствий впереди для каждого сколько угодно, день субботний, все дела отменили заранее. Не надо насилия. И народ стал постепенно расходиться, не прощаясь, ибо наверняка предстояло еще увидеться, пересечься — не в аквапарке, так в казино, или на танцах в клубе, либо еще где-то. Мир ведь здесь, за стеной, хоть и кажется обширным и разнообразным, на самом-то деле тесный!

Одним из последних поднялся Игорь. Предложил уже дома выпить по чашечке кофе, а там и решить, чем заняться дальше. Все не съеденное и не выпитое за столом отправлялось в холодильники, оно ж ведь оплачено. А завтра Бог даст новый день, и наверняка кто-то вспомнит, чего не смог по какой-нибудь причине попробовать вчера, вот и будет возможность продолжить гулянье.

— Немцы, по-моему, обозначают следующий день после праздника термином «катценяммер», — сказал Игорь. — Что-то вроде кошачьих жалоб. Или печали, слез. Но именно кошачьих. Мяу-мяу! Я так понимаю, что это должно как бы соответствовать нашему российскому состоянию похмелья. Но такового, кажется, не предвидится. А виной всему сегодняшний инцидент, имеющий хоть и неясное пока, тем не менее явно символическое значение. И эти твои слова, старик, по поводу «косой» я ведь понял… Черт знает, как жизнь устроена! Сидишь вот, а тебе на макушку… кирпич или того хуже. И кого винить, если тебе уже все равно? Пойдем, Саша, дернем, чтоб не думать, что ли? Так ведь и свихнуться недолго!..

— Закончили? — словно удивилась Валерия, хотя удивляться было уже нечему: народ разбежался.