Книга Не говори никому - Харлан Кобен

12

Когда я вернулся в клинику, приемная до отказа была набита негодующими пациентами. По телевизору крутили диснеевскую «Русалочку». Когда мультик заканчивался, кассета автоматически перематывалась назад и начиналась сначала. Копия был старая, заезженная, краски выцвели, звук хрипел. Моя голова после разговора с фэбээровцами вела себя примерно так же. Слова Карлсона прокручивались в ней снова и снова. Заморочил он меня, надо сказать, профессионально. Я все пытался понять, что агент хотел узнать, и каждое предположение оказывалось мрачнее предыдущего, не вызывая ничего, кроме головной боли.

– Салют, док!

Ко мне подскочил Тириз Бартон, одетый в мешковатые штаны и невероятных размеров спортивную куртку – ужасающее творение какого-то новомодного дизайнера.

– Привет, Тириз.

Мы обменялись рукопожатием, похожим на танцевальное па, в котором он вел, а я подчинялся. Ти Джей, шестилетний сын Тириза и его подружки Латиши, страдал гемофилией. Кроме того, мальчик был слеп. Впервые мы встретились, когда ребенка доставили сюда на «скорой», а отца чуть не арестовали. Тириз до сих пор уверен, что в тот день я спас жизнь его сыну. Некоторое преувеличение, на мой взгляд.

Хотя кто знает…

С тех пор парню казалось, будто это сделало нас друзьями, как льва и мышь из притчи. Причем Тириз был львом, а я – мышью, вытащившей занозу из его лапы. Заблуждение с его стороны.

Парочка никогда не была жената, тем не менее Тириз был одним из немногих иногда появлявшихся здесь отцов. Бросив наконец мою руку, он сунул мне две стодолларовые купюры с изображением Бена Франклина.

– Хорошо следите за моим сыночком, а? – подмигнул он.

– Конечно.

– Вы – самый лучший доктор!

Любящий папаша протянул визитку, на которой не было ни имени, ни адреса, ни места работы. Только номер сотового телефона.

– Если что-то понадобится, звоните.

– Обязательно.

– Что угодно, док, – снова подмигнул Тириз.

– Спасибо.

Я спрятал деньги. Этому ритуалу было уже шесть лет. За это время я видел здесь немало наркоторговцев, но ни один не прожил так долго, как Тириз.

Конечно, я не оставляю себе деньги, а отдаю их Линде для ее фонда. Согласен, подарок сомнительный. Только пусть уж лучше деньги уйдут на благотворительность, чем на наркотики. Понятия не имею, насколько богат Тириз. Однако видел, что он постоянно меняет машины, предпочитая покупать «БМВ» с тонированными стеклами, а гардероб его сына составляют вещи, каждая из которых стоит больше, чем все содержимое моего шкафа. Увы, мать мальчика проходит по программе «Медикэйд», и он наблюдается у нас бесплатно.

Идиотство, согласен.

Мобильник Тириза заиграл бодрый хип-хоп.

– Простите, док. Дела-делишки.

– Понимаю, – вновь согласился я.

Иногда все это страшно бесит, да только вот дети… Они болеют. Не стану восклицать, что любой малыш чудесен. Порой приходится лечить ребятишек, при одном взгляде на которых делается понятно: ничего хорошего из них не выйдет. И все-таки даже они слабы и беззащитны…

Поверьте, я видел такое, что перевернуло бы ваше представление о человеческом роде. И поэтому стараюсь сосредоточиться на детях.

* * *

Вообще-то я должен был работать до двух, но из-за проклятого допроса пришлось задержаться. Фотографии не давали покоя, избитое лицо Элизабет маячило перед внутренним взором.

Кто же ее сфотографировал?

Ответ пришел сам собой, как только я немного успокоился; он был настолько очевиден, что я удивился, как же не сообразил раньше. Сняв трубку, я позвонил по номеру, который не набирал долгие годы, хотя еще помнил наизусть.

– «Шейес фото», – отозвался в трубке женский голос.

– Привет, Ребекка.

– Бек, сукин ты сын! Откуда ты? Как дела?

– Нормально. А у тебя?

– Тоже неплохо. Работы невпроворот.

– Нельзя так, себя надо жалеть.

– А я жалею. В прошлом году, например, вышла замуж.

– Слышал. Не поздравил, извини.

– Поросенок.

– Не спорю. Ну, хоть сейчас прими мои поздравления.

– Говори честно, что стряслось?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Какой?

– По поводу автокатастрофы.

Молчание.

– Ты помнишь ту аварию? Незадолго до смерти Элизабет?

Ребекка Шейес, лучшая подруга моей жены, не отвечала. Я кашлянул.

– Кто был за рулем?

– Что? – сказала она кому-то рядом с собой. – Погоди минутку. – Потом снова мне: – Слушай, Бек, я сейчас занята, давай созвонимся попозже?

– Ребекка…

Она бросила трубку.

* * *

Горе и впрямь облагораживает человека.

Серьезно, сейчас я гораздо лучше, чем был когда-то. Не зря говорят: нет худа без добра, и в моем случае добро очевидно. Не то чтобы оно стоило того, чем пришлось за него заплатить, но я, несомненно, стал гораздо терпимее к пациентам, к их жалобам и проблемам. А кроме того, научился отличать второстепенные в этой жизни вещи от действительно важных.

Забавно вспоминать, как здорово меня волновало, какой марки машину я вожу, в каком состою клубе, диплом какого университета будет висеть на стене моего офиса и тому подобная чепуха. Я и хирургом-то решил стать, потому что считал эту профессию престижной и хотел поразить так называемых друзей. Показать, что выбился в люди.

Правда, забавно?

Кое-кто мог бы возразить, что я просто-напросто повзрослел, достиг определенной зрелости. Что ж, в чем-то они правы. Однако главным рычагом изменений стало осознание того, что я теперь одинок и сам за себя отвечаю. Понимаете, мы с Элизабет были не просто парой, а каким-то единым существом. И та часть этого существа, которая звалась Элизабет, была такой хорошей, что я мог позволить себе немножечко побыть плохим. Как будто ее правильности с лихвой хватало на нас обоих.

Смерть близких – лучший наставник, что ни говори.

Не стану врать, будто горе научило меня таким вещам, которыми стоило бы поделиться со всеми. Это не так. Я могу до посинения повторять, что главная ценность в нашем мире – люди, что жизнь – сама по себе богатство, что нужно научиться дорожить каждой мелочью и тому подобные избитые фразы – они не вызовут у вас ничего, кроме скуки и раздражения. Вы поймете, но не прочувствуете. Трагедия же вбивает эти понятия прямо в сердце. Горе не делает вас счастливее, горе делает вас лучше.

Мне до смешного часто хочется, чтобы Элизабет увидела меня таким, каким я стал. К сожалению, я не верю, что умершие действительно смотрят на нас с небес. Это лишь сказка, которой мы успокаиваем друг друга. Мертвые уходят навсегда. И все-таки меня преследует одна мысль – теперь я был бы достоин своей жены.