Книга Необыкновенные приключения «русских» в Израиле - Инна Карташевская

Саша довольно быстро нашел себе работу. Хотя у него был диплом инженера, он устроился рабочим на завод «Тромасбест», где собирали «караваны», то есть домики из асбестовых панелей для олимов, которые не нашли себе съемных квартир. Конечно, он надеялся, что эта работа будет для него временной, а как только он достаточно выучит иврит, то сможет искать работу по специальности. Вообще «работа по специальности» считалась среди русских мерилом успеха. Как только кто-то объявлял, что нашел работу, его сразу спрашивали по специальности или нет. Если оказывалось, что по специальности, такому человеку все завидовали и считали, что он уже «устроенный».

Но специальности бывают разные. Саше, например, твердили, что быть инженером без знания английского и компьютера невозможно, поэтому он стал усиленно заниматься английским с собственной женой и записался на компьютерные курсы. На Украине, откуда они приехали, компьютеров не было, и лично он видел это чудо науки и техники только один раз в жизни и то издалека. Поэтому он очень обрадовался, когда увидел объявление, что открываются двухнедельные русскоязычные компьютерные курсы. Бедный Саша и понятия не имел, что существуют разные программы для разных специальностей, и что за две недели толком ничего не выучишь. Так и получилось. Он доверчиво уплатил двести шекелей и добросовестно ездил на эти курсы, спешно организованные какими-то шустрыми молодыми людьми даже с виду очень похожих на аферистов. Две недели он под диктовку строил какие-то загадочные директории в DOSe, и изучал программы «Эйнштейн», предназначенную для редактирования текстов, и «Лотос» для бухгалтерии, но так и не понял, как они смогут ему понадобиться в профессии инженера-наладчика текстильного оборудования. К концу занятий у него сложилось впечатление, что их преподаватель тоже не очень разбирается в том, что преподает. Уроки он вел очень медленно, запинался на каждом слове, диктовал им с трудом, вычитывая что-то в каких-то листках, не отвечал на вопросы, а наоборот, очень часто задавал вопросы им.

— Как вы считаете, что мы должны делать дальше? Подумайте, — говорил он примерно раз двадцать за урок и замолкал надолго, как будто бы они, видевшие компьютер первый раз в жизни, действительно могли до чего-то додуматься. На самом деле, как они уже давно догадались, он просто использовал это время, чтобы найти нужный листок, а найдя продолжал также монотонно диктовать ничего не объясняя. Кстати, вполне может быть, что он продолжал им диктовать даже и из ненужного листа, так как все равно они так ничего и не понимали и даже утратили всякую надежду понять. Короче, эти курсы вызвали у Саши только стойкое убеждение в полной бесполезности компьютеров.

В конце концов, собрав совет четырех, они дружно отвергли компьютеры и решили налечь на иврит, так как это уж точно было необходимо. Но тут они обнаружили, что иврит кроме как на занятиях они почти не используют, так как намертво заперты в русском гетто. Действительно, соседи израильтяне с ними не общались. Более того, если первое время они разговаривали приветливо, задавали одни и те же глупые вопросы о еде, то теперь эта приветливость сменилась неприязнью или даже откровенной враждебностью. Вначале они недоумевали, но потом поняли, в чем дело. Местные любили их бедными. Когда они приехали, у них ничего не было, и соседи охотно тащили им все, что все равно собирались выбросить. Так Юре и Рите один сосед ни с того ни с сего принес огромный шкаф, и, не спрашивая, затащил в квартиру. Хорошо, что он был разобранный, и они с Сашиной помощью потом несколько ночей по частям вытаскивали его на свалку, причем на отдаленную и потихоньку, чтобы сосед не услышал и не обиделся. Другой принес люстру и стал требовать, чтобы они ее немедленно повесили. Сколько Юра и Рита не пытались объяснить ему, что они не могут и не хотят менять люстры в съемной квартире, он ничего не хотел слышать, тыкал им в лицо этой люстрой и кричал — Это же совсем новая люстра. Посмотрите, какое качество. Она у меня тридцать лет провисела и нигде даже не потрескалась.

Кричал он не потому, что сердился, а потому что израильтяне, оказывается, так разговаривают. Первое время, когда они слышали на улице душераздирающие крики, то пугались насмерть и выбегали. Они были уверены, что это кого-то убивают, потому что так кричать можно было только в смертных муках. Но оказывалось, что это просто какая-нибудь мамаша делала легкое замечание своему ребенку или два друга беседовали по душам. Вообще, кричать здесь любили. Например, иногда посреди ночи под окнами раздавался крик или рев. Какой-нибудь припозднившийся прохожий хотел побеседовать со своим другом, проживающим на верхнем этаже. Поэтому он ничтоже сумняшеся становился под окнами и начинал громко выкликать того по имени. Через пять минут просыпался весь дом, через десять вся улица, но приятель или продолжал спать, или его не было дома, а, может быть, он здесь и не жил вообще. Но, по-видимому, коренные израильтяне отличались невероятным упорством, и призывы могли продолжаться полчаса или больше. За это время этот человек вполне мог подняться в нужную ему квартиру, но он этого не делал, а продолжал кричать с упрямством, граничащим с полным идиотизмом.

— Это все у вас происходит, потому что вы живете в марокканском районе, — как-то сказала им Марианна. — У нас такого нет.

И вот тогда они узнали, что, оказывается, евреи тоже делятся на группы. Выходцы из Европы и Америки называются «ашкеназийцами» и считаются чуть ли не аристократами. Среди них много людей с высшим образованием или просто богатых, и именно их дети составляют большинство студентов в университетах и специалистов с высшим образованием. Те же евреи, чьи предки оставались на Ближнем Востоке и проживали в арабских странах до репатриации в Израиль, называются «марокканцами». Они, в основном, и живут в таких бедных районах, а самые успешные из них торгуют фалафелями и шуармой, так как ума у них на то, чтобы учиться не хватает. Сказалось, по-видимому, то, что им не нужно было изворачиваться и приспосабливаться как европейским евреям, так как их и здесь неплохо кормили.

Так вот, когда приехали «русские» и поселились в непрестижных районах, «марокканцы» приняли их спокойно, даже чувствовали свое превосходство, так как у них все-таки уже было хоть что-то за спиной, например, квартиры, пусть и не очень хорошие. Но русские не стали надолго задерживаться в их районах. Едва закончив ульпан, они хватались за любую работу, трудились с утра до ночи на уборках и дежурствах, но покупали квартиры в хороших районах и отправляли своих детей учиться. Яблоком раздора стали еще и автомобили, которые «олимам» продавали без пошлин, то есть на сорок процентов дешевле, чем местным. Этого уже даже и «румыны» и «поляки» не могли простить. И пошли разговоры о русских проститутках и алкоголиках, и о дипломах, купленных за сало. Одна соседка, выспросив у Беллы, что она вышла замуж за Сашу без равина и хупы, просто заполнив документы в какой-то неизвестной ей конторе под названием ЗАГС, даже объявила ей, что она вовсе и не замужем, а просто сожительствует с отцом своего ребенка, и он ей не муж, а «хавер», то есть любовник.

— Вот и хорошо, — сказал Саша, когда Белла сообщила ему эту новость. — Я всю жизнь хотел иметь любовницу, и наконец, она у меня есть.

Но хуже всех приходилось Пашке. В садике местные дети, постоянно слышавшие от родителей, что «русские» плохие, просто лупили его, а воспитательница делала вид, что не замечает этого.