Книга Приманка для мужчин - Тэми Хоуг

Эми на ней было шесть, она улыбалась, показывая маленькие молочные и только прорезавшиеся постоянные зубы. Туго заплетенные косички закручивались винтом, в глазах прыгали озорные чертики. Вскоре после этой фотографии Трисси прервала его общение с дочкой. Как ножом отрезала.

Нож… Дэн с жадностью уцепился за это слово, радуясь поводу не думать больше о своей личной жизни. Убийство должно быть раскрыто как можно скорее, так почему бы не начать прямо сейчас? Он спустился по лестнице и бесшумно выскользнул из дома, заперев за собой дверь.

ГЛАВА 7

Наступило утро — такое ясное и радостное, что Элизабет уже почти не верилось в то, что случилось накануне ночью. Почти. В открытое окно вместе с розовыми лучами солнца и свежим после дождя ветерком лились птичьи трели. Зловещая тяжесть, висевшая в воздухе, когда она стояла над трупом Джарвиса, прошла с ночной грозой.

Если б Элизабет удалось хоть ненадолго заснуть, возможно, она смогла бы убедить себя, что ей просто приснился кошмар, и не было никакого изуродованного трупа. Но она так и не заснула. Израсходовав до последней капли всю горячую воду в баке, чтобы смыть приставший к коже запах смерти, она поднялась наверх к Трейсу, выключила орущий магнитофон, укрыла сына одеялом — он уснул не раздеваясь; хотела еще выбросить окурки из задвинутой под кровать пепельницы, но передумала. Из всех форм протеста, которые он уже испробовал, курение было самой безобидной.

Она стояла в дверях и просто смотрела, как он спит. Сейчас ей было необходимо быть рядом с ним, даже если он не желал этого; ей остро, болезненно хотелось стать ближе к нему, пока пропасть между ним и ею не сделалась совсем непреодолимой. Он был ее единственным близким человеком, не считая Джея Си, тихо доживающего отпущенные ему годы в доме престарелых в Амарилло. Постоянное пьянство так ослабило его память, что он уж и не помнил, есть ли у него дочь.

А Трейс был ее, только ее ребенок. Она родила его, сама будучи почти ребенком, она лечила его ссадины и, вытирала ему слезы, когда он был маленьким. В последние несколько лет они отдалились друг от друга; точнее, их разметало вихрем светской жизни в Атланте. Но теперь они с треском свалились на землю и снова были вдвоем против всего мира. Элизабет страшно захотелось прижать Трейса к себе, крепко обнять его. Вот только непонятно, что надо сделать, чтобы он подпустил ее так близко.

Она стояла на пороге, смотрела на него через комнату, и ей становилось страшно при мысли о том, что между ними не просто полкомнаты, а настоящая нейтральная полоса, заступить за которую невозможно; затем пошла к себе, на ходу вспоминая об убийстве и реквизированной у Брока бутылке шотландского виски сорокадвухлетней выдержки. Ей казалось, что ее голова набита песком и еле держится на шее. Стоило сесть, как все вокруг медленно поплыло.

— Господи, — простонала Элизабет, когда комната совершила полный оборот; крепко зажмурилась и провела языком по зубам, морщась от мерзкого кислого вкуса во рту. — Я взываю о милосердии и даю обет больше так не поступать, но мы ведь оба знаем, что я опять его нарушу.

Где-то внизу раздавался громкий стук, и Элизабет прикинула, не накрыть ли голову подушкой, чтобы спокойно поспать пару суток. Увы, начинался новый день, и спать было уже некогда. Сегодня слухи о трагической кончине Джералда Джарвиса поползут по всему городу. Во всех магазинах, в «Чашке кофе», по телефону говорить будут только об этом. Люди захотят узнать подробности и ответы, и, поскольку ее работа как раз добывать эти подробности и печатать ответы на любые вопросы, пора, как ни грустно, вылезать из постели и продирать заплывшие глаза.

Она приставила пальцы к вискам, чтобы придержать болтающуюся голову, и, пошатываясь, встала на ноги. Стук становился все громче, и постепенно до Элизабет дошло, что это стучат кулаком в ее входную дверь. Она наступила в лужу воды, поморщилась и вспомнила, что сама оставила окно открытым, несмотря на грозу, потому что ей казалось, что только сырой ветер и запах дождя в состоянии прогнать липкий запах смерти, который чудился ей повсюду.

Жмурясь от яркого утреннего света, она тяжело оперлась о подоконник и выглянула во двор. Там, привязанная к фонарному столбу, дремала, поджав левую заднюю ногу, тощая гнедая лошадь, запряженная в крытую черную, похожую на старомодный катафалк повозку. На таких ездили амманиты. Тут снова раздался стук, заставивший Элизабет взглянуть вниз, на крыльцо.

Там стоял какой-то амманит. Должно быть, он почувствовал ее присутствие, потому что отошел на шаг от двери, посмотрел наверх и снял широкополую соломенную шляпу. Волосы у него были совсем светлые, шелковистые. Аарон Хауэр. Это он, хоть и без особой охоты, подвез ее на своей телеге до дома вчера ночью, чтобы она позвонила в полицию и заявила об убийстве.

Аарон Хауэр был высокий, сухопарый мужчина лет скорее сорока, чем тридцати, в старомодных очках без оправы, с суровым, безрадостным лицом и заросшим тонкой светлой щетиной подбородком. Он смотрел на Элизабет с Плохо скрываемым осуждением.

— Мистер Хауэр, — окликнула она, морщась от звука Утаенного сиплого голоса и от звона в ушах, растянула губы в подобие улыбки и придержала у горла вырез ночной рубашки, надеясь, что сквозь тонкий белый шелк не просвечивает ничего оскорбительного для христианских чувств Аарона. — Что вы здесь делаете в такую рань?

— Солнце встало, — заявил тот, как будто это давало ему право вытаскивать людей из кровати.

Элизабет посмотрела на восток и охнула, потому что ей в глаза будто вонзились тысячи иголок.

— Действительно, уже светает. Забавно, а я и не слыхала. Ее сарказма Хауэр не оценил. Он глядел выжидающе.

— Я пришел посмотреть вашу кухню, Элизабет Стюарт.

— Мою… что?

От попытки понять, что происходит, у нее страшно закружилась голова. Она высунулась в окно, медленно вдохнула и так же медленно выдохнула, тщетно стараясь унять ноющую боль в желудке. Она совершенно не помнила, просила ли Аарона прийти с утра, но спорить и выяснять совсем не хотелось.

— Подождите минутку, дорогой мой, — отозвалась она, не рискуя больше смотреть вниз, — я сейчас спущусь.

По пути к двери она опять наступила в лужу и стиснула зубы, чтобы не застонать в голос. Стонать было некогда: надо раскланяться с Аароном Хауэром, потом позвонить Джолин, чтобы приехала и отвезла ее в город. Потом мозолить глаза шерифу Янсену, пока он не даст официального заявления для «Клэрион».

Затаив дыхание, чтобы обмануть тошноту, Элизабет открыла шкаф, порылась и наудачу выудила джинсы и старую застиранную майку с университетской эмблемой. Надпись выцвела и почти не читалась, беспощадно напоминая, сколько времени прошло с тех пор, как она ходила по гулким коридорам университета штата Техас в Эль-Па-со. Наряд еще тот, но сейчас сойдет и такой. Вот отошлет она мистера Хауэра, вернется сюда и выберет что-нибудь умопомрачительное и дорогостоящее. Что-нибудь исключительно деловое. Что-нибудь такое, чтобы Дэна Янсена пот прошиб.