Книга Яд для королевы - Жюльетта Бенцони

Как уже упоминалось, Вуазен имела дело с самыми высокопоставленными людьми Парижа и его предместий. Поговаривали, что к ее помощи прибегали знатные дамы и высокородные господа. Даже жены членов парламента не гнушались обращаться к ней. Стало известно, что жена президента ла Ферона и мадам Дре, также пользовавшиеся услугами пресловутой Вуазен, были арестованы и заключены в тюрьму. Это событие всколыхнуло весь Париж, и тревожная волна слухов достигла даже узорной ограды Пале-Рояля. Но не потому, что эта волна могла коснуться брата Его величества короля, а потому, что к нему чередой потянулись люди, ища покровительства и защиты.

Нужно сказать, что отношения между братом короля и парижской знатью были совершенно не похожи на отношения парижской знати и короля. Суть этой разницы можно было выразить в нескольких словах: столица почитала Людовика XIV и боялась его, а Филиппа Орлеанского столица любила. Может быть, потому что и он любил Париж, он чувствовал себя в столице комфортно и вольготно, в то время как его венценосный брат давным-давно оставил все свои парижские дворцы и, кажется, даже не собирался в них возвращаться. Характер у короля был мстительным, и он до конца своих дней не простил парижанам беспорядков Фронды, когда ему, тогда совсем еще юному, пришлось ощутить, как ненадежны опоры, на которых держится трон. Он не забыл и не собирался забывать, с какой ненавистью столичные жители поносили его мать из-за кардинала Мазарини, не стесняясь в выражениях, потому что считали, что Мазарини делил с ней постель. К этим ядовитым воспоминаниям — а было их немало — с недавнего времени присоединилось еще и жалящее чувство ревности к младшему брату — недостойной тени великого короля.

Желая выставить на всеобщее обозрение ничтожество Филиппа, Людовик отправил его во главе армии во Фландрию воевать против опаснейшего противника, Вильгельма Оранского[21], штатгальтера Нидерландов. Имея в своем распоряжении армию в двадцать тысяч человек, принц должен был атаковать Сент-Омер, и его единственным советчиком был маршал Омьер, военачальник весьма средних способностей. Город был защищен из рук вон плохо и уже готов был сдаться французам, как вдруг до французского лагеря докатилась весть: Вильгельм Оранский лично спешит на помощь осажденному городу с армией в тридцать тысяч человек, собираясь в дороге соединиться со значительным отрядом испанцев. И тогда все, кто только участвовал в этой военной операции, стали свидетелями неожиданного, невообразимого преображения: хрупкий и женственный Филипп, изящная фигурка из фарфора, разгадав маневр штатгальтера и проявив незаурядное стратегическое мышление, которого никто в нем не мог и заподозрить, вскочил на коня и сам повел в яростную атаку свою мгновенно воодушевившуюся армию, готовый лицом к лицу встретиться с принцем Оранским.

Это был поединок, достойный славных рыцарских времен. Филипп Орлеанский, как опытный военачальник и храбрый солдат, мгновенно перестраивал эскадроны, угадывая, где они могут дать слабину, и со шпагой в руке яростно бился во главе своей армии, превратившись в отважного воина. Две пули едва не пробили его кирасу, его коня ранило, но он все-таки сумел одержать неслыханную победу и, войдя в осажденный город, делал все возможное, чтобы предотвратить грабежи и оказывать помощь всем без исключения раненым — своим и чужим. А его царственный брат лично не одержал ни одной победы. И вместо того чтобы отдать дань мужеству Филиппа, он его не простил[22]. Зато Париж встретил Филиппа Орлеанского с триумфом: его военную доблесть сравнивалась с доблестью Генриха IV, его деда. Эхо этого восторженного приема докатилось до короля, но совсем его не порадовало.

Однако пора вернуться к тому вечеру, когда в Париже начались аресты. В этот вечер к Филиппу Орлеанскому пожаловала делегация именитых горожан — парижане опасались, что будет арестован советник Брус-сель, тот самый, который возглавлял Фронду. Филипп постарался успокоить сограждан: у короля, дескать, нет ни малейшего основания гневаться на парламент или муниципалитет. Он желает лишь наказать преступников, невзирая на их состояние и положение в обществе. Тогда кто-то из делегации высказал следующее опасение: нет сомнения, что судить виновных будет поручено парламенту, однако его члены наверняка будут снисходительны к своим коллегам и знакомым, поэтому было бы разумнее создать новый орган, который будет заниматься судебными делами. Но, к сожалению, в решении этого вопроса Филипп помочь не мог.

Несколько дней спустя стало известно, что по ходатайству главы королевской полиции Людовик XIV учредил особый трибунал, который будет заседать в помещении Арсенала и в память о былых временах, когда существовали особые суды для борьбы с ведьмами, члены его будут именоваться «ревностными». Эта новость возбудила немало толков, воспламенив воображение и напомнив о средневековой инквизиции, когда суд заседал в задрапированном черной материей зале при горящих факелах, в трепещущем свете которых вырисовывались черные одежды судей и кроваво-красные — палачей, готовых в любую секунду вмешаться и заставить строптивцев говорить. Самым обыденным приговором этого суда было пламя костра. Как-никак, речь шла о колдунах и колдуньях.

Судьями король назначил государственных советников: де Бушера, де Бретейля, де Безонса, де Вуазена, Фьебе, Пелетье, де Помере и д'Аргужа; де ла Рейни присовокупил к их числу еще трех своих сотрудников, искусных в ведении следствия, — де Фортиа, Тюрго и д'Ормессона. Самого де ла Рейни и де Безонса король обязал регулярно докладывать ему о ходе следствия. Главным прокурором король назначил месье Робера. Судебные заседания должны были проходить при закрытых дверях, приговоры обжалованию не подлежали.

7 апреля 1679 года в Арсенале состоялось первое заседание. Де ла Рейни заметил отсутствие секретаря и пригласил господина Саго, служившего секретарем суда в Шатле[23]. Суд приступил к работе, начав выслушивать показания заключенных, содержавшихся в Венсенском замке: мужчин — Боссю, Вигуре, Лезажа, и женщин — мадам Дре и мадам ла Ферон. Вуазен содержалась в Бастилии, в секретной камере, де ла Рейни приберегал ее показания напоследок Надо сказать, что делал он это не без умысла и весьма дальновидно. В этот день, да и в последующие, судьи стали свидетелями безобразных перебранок, однако почерпнули из них немало полезных сведений. А аресты все множились и множились...

Здание Арсенала находилось не так уж далеко от Пале-Рояля, поэтому эхо происходящего в суде не могло не доноситься до резиденции брата короля. Как только стало известно, что названо имя одной из самых высокопоставленных дам, двоюродной сестры короля, герцогини Бульонской, несколько человек из ближайшего окружения Филиппа выказали определенное волнение. Кто мог поручиться, что обвиняемые не дойдут в своих показаниях до разного рода нелепостей, раз они попали в заботливые руки палачей из Шатле? Кто мог поручиться, что арестованные не начнут вспоминать события давно минувших лет? В свое время, например похороны первой жены герцога Филиппа, Генриетты Английской, показались всем слишком поспешными. А ее смерть несколько странной: она умерла в одночасье, выпив в жаркий день стакан воды с цикорием. Шептались, что в смерти Генриетты был виноват дерзкий красавец шевалье де Лоррен, самая большая любовь Филиппа Орлеанского. На его счастье, в то время он был удален от двора, но никто не мог гарантировать, что он не перепоручил это грязное дело своему «другу», тоже красавцу — впрочем, все приближенные герцога отличались красотой и статью, — тоже очень дерзкому и опасному маркизу д'Эффиа... В общем, надушенные миньоны[24]принялись уговаривать Его королевское высочество оставить Париж с его гнусностями и отправиться подышать чистым воздухом в Сен-Клу, тем более что погода наконец, по их мнению, окончательно настроилась на весну.