Книга Племя деревьев. О чем говорят корни и кроны - Стефано Манкузо

дуэта, настолько хорошо функционирующего, что он постепенно привлек всех остальных товарищей. Каждый из этих союзов обладает способностью притягивать спутников, и чем более близки и стабильны его члены, тем сильнее притяжение. Это своего рода гравитационный колодец, на который нужно обращать пристальное внимание, если не хочешь провалиться без возможности выбраться.

Именно это и происходило с нашим дорогим другом Пино: он все ближе и ближе подходил к гравитационному колодцу влияния трио. Такую сплоченную группу, как Красноцвет, Шишконосец и Олив, найти нелегко. Колорит цветов у каждого был свой – члены троицы все еще проявляли определенную оригинальность выбора, – а все остальное сближалось, но было настолько высокого качества, что их легко можно было принять за одно существо с тремя отдельными стволами и единой, широкой и правильной кроной. Врожденная способность притягивать типична для хорошо функционирующих союзов. Правда, принцип трио, хотя и формировался со славой, со временем стал считаться несколько устаревшим. Во многих союзах, в том числе и во встреченном нами, судорожно искали четвертого члена: он позволил бы перейти к более модному квартету.

В этом смысле Пино казался идеальным кандидатом. С его участием можно было бы попытаться продвинуться по социальной лестнице. Однако прошла не одна минута и даже не десять, прежде чем намерения Крепкоспинов в отношении него стали очевидны.

После оживленной беседы об интимных секретах цветов, к которой нас с Лизеттой не допустили, Пино и все трое, похоже, так хорошо поладили, что уже вели себя как полноценный квартет. Судя по тому, как неистово они встряхивали листвой и какой от их цветов исходил аромат, казалось, что сердечное согласие в одном шаге от того, чтобы быть официально скрепленным.

– Итак, дорогой наш турист, – начал Шишконосец.

– Отчего же ты путешествуешь по вершинам, – продолжал Олив.

– Может быть, ты альпинист? – спросил Красноцвет.

– Вовсе нет! Мне больше по душе равнины! – воскликнул Пино, тряся пестрой кроной, как сумасшедший.

Услышав его ответ в рифму, мы поняли, что терять время больше нельзя. Нужно срочно что-то делать, чтобы спасти друга. Но что? Как мы могли убедить четверых почти взрослых товарищей не сливаться воедино навсегда? Как обычно, я недооценивал способности Лизетты: такая задача казалась созданной специально для нее.

Она отвела меня в сторону:

– Члены каждой такой группы невероятно близки, и единственное, что может их по-настоящему напугать – это ошибка в выборе нового товарища. Представь, например, что будет, если в рабочее трио вмешается четвертый участник и захочет иметь право голоса при каждом выборе.

Я начал понимать.

– Ты имеешь в виду что-то вроде нераскаявшегося взвешивателя? – спросил я.

– Именно.

Лизетта не стала ждать ни минуты:

– Эй, вы, тройняшки!

– Ты имеешь в виду нас, юный саженец?

– Да, вас, и, пожалуйста, прекратите нести рифмованную чепуху. Я должна поговорить с вами серьезно, но не могу воспринимать всерьез того, кто отвечает стишками.

– Как пожелаешь, дорогая.

– Но ты не знаешь, что ты упускаешь.

– Если по какой-то случайности ты не…

– Стоп! – Лизетта повысила голос. – Давайте говорить четко, не ходя вокруг да около, – удивительно, как такое маленькое создание могло поставить кого угодно на место. – Вы хотите, чтобы Пино присоединился к вам, и вы стали бы квартетом. Верно?

– Д-да, – признали они, не прибегая к рифме. – Таков был план. Почему ты интересуешься?

– Потому что это был бы худший выбор в вашей жизни. Поверьте, вы даже не представляете, каким ужасным несчастьем стал бы Пино для вашего союза.

– Но на самом деле я… – попытался вмешаться Пино, чувствуя, что его репутацию ставят под сомнение.

Лизетта, взявшая развитие дискуссии в свои руки, резко прервала его:

– Ты, пожалуйста, не вмешивайся. Ты не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво. Заботься о своем цветении и молчи! – затем она снова обратилась к трио: – Вы знаете, кого собираетесь впустить в свой союз? Взвешивателя!

И она уставилась на них, ожидая, когда до них дойдет смысл ее слов. Все в Эдревии прекрасно знали, кто такие взвешиватели и что подразумевает союз с ними.

– Да-да, взвешиватель! – продолжала она. – Вы поняли правильно: тот, кто, если вы не определились, что пить – алоис или пиво, взвесит все за и против. Он будет считать своим долгом подвергать сомнению каждую из ваших ужасных рифм и каждый оттенок вашей кроны во время цветения.

Трое тесно сгрудились, словно желая друг друга подбодрить.

– Вы хоть осознаете, каким кошмаром станет ваша жизнь вчетвером, когда один из вас будет вынужден взвешивать каждый выбор и указывать на наиболее подходящий? Вы можете себе это представить?

По телам Олива, Шишконосца и Красноцвета пробежала дрожь ужаса. То, что говорила Лизетта, не оставляло сомнений, и все трое только сейчас осознали, какой опасности подвергались.

– Желание стать квартетом привело бы к колоссальной ошибке. На будущее, если позволите, дать вам совет: переживите период цветения, прежде чем принимать важные решения. Вам не всегда будет везти, – заключила она.

За считанные минуты Лизетта сумела привести в чувство трио Крепкоспинов, заставив их склонить головы, словно нашкодивших школьников.

Тем временем Пино, на которого внезапно перестала действовать пагубная сила притяжения, постепенно возвращался к прежнему образу. Последствия цветения уже полностью исчезли: цвета, филлотаксис и ствол вернулись к обычному беспорядочному состоянию, а великолепная шафраново-желтая мантия из цветов, еще несколько минут назад покрывавшая его, печально опала на землю. Даже осанка его вновь стала знакомой: он привычно ссутулился.

Наш Пино снова был с нами, целым и невредимым. Мы радостно приветствовали его.

– Как ты? – спросила Лизетта.

– Только честно, – добавил я с некоторой долей жестокости.

Пино ответил, скорчив гримасу:

– Теперь – прекрасно. Спасибо вам, друзья, за все, что вы сделали. Я всегда буду вам благодарен. Еще немного, и я на всю жизнь застрял бы в квартете.

Мы не могли понять, что его пугает – застрять в этом месте или присоединиться к этим троим.

– Из-за этих троих я больше никогда не смогу наслаждаться поэзией. Не смогу… эмм… читать сонеты, не вспоминая об этом… эмм… неприятном событии.

– Ну и ну! – мы радостно обнимали его, радуясь возвращению к нормальной жизни – даже с уже привычными «эмм».

Лизетта утешала его:

– Вот увидишь, со временем удовольствие от поэзии вернется, а от этой истории останется лишь забавное воспоминание.

– Пусть даже с сумасшедшинкой, – не мог сдержаться я.

Мы вышли на залитую лунным светом поляну, где наконец-то смогли передохнуть.

На следующее утро, отдохнувшие после спокойной ночи, вместе с Пино, полностью вернувшимся к чудесной нормальной жизни, мы смогли возобновить путешествие к вершинам Гурров. Мы надеялись, что к вечеру они приведут нас ко входу