Книга Там где ты - Ирен Беллоу

Руки Эндрю напряглись, и Гейл зажмурилась, борясь со слезами, снова навернувшимися на глаза.

— Энди, я не могу избавиться от боли.

Губы Эндрю нежно прижались к ее виску.

— Радость моя, боль напоминает нам о том, что мы еще живы. Ты ведь не хотела бы избавиться от нее навсегда?

— Сегодня утром мне этого хотелось, — призналась она. — Хотелось навсегда потерять чувствительность, но, когда мать умерла, пришлось делать кесарево сечение. Извлекая младенца из матки, я страшно злилась. Если он не умрет в ближайшие сорок восемь часов, то, может, и выкарабкается. Но я не могу не думать о том, какая жизнь его ждет. Всё против этого малыша, а ему лишь несколько часов от роду.

— Ты не представляешь себе, какими живучими бывают младенцы… — В его голосе прозвучала такая странная нотка, что Гейл закинула голову и посмотрела ему в лицо. Его глаза стали холодными и мрачными, рот угрюмо сжался.

— Не знаю, Энди. Младенец родился недоношенным. У него не полностью развились легкие. Утробный алкогольный синдром — это только начало. Добавь сюда привычку к крэку и еще бог знает к чему. Плохое питание, желтуха, и я не удивлюсь, если у него обнаружится СПИД. А в довершение всего… Насколько нам известно, у этого малыша нет никого на белом свете, кто мог бы о нем позаботиться.

Эндрю крепко обнял ее и снова поцеловал в висок.

— Может быть, ему повезет, — сказал он. — Так же, как повезло мне.

10

Эндрю провел щекой по густым, пышным черным волосам Гейл и вдохнул их легкий цветочный аромат. Два дня назад он решил, что для усиления контакта с объектом нужно создать иллюзию интимности. Но сейчас, держа Гейл в объятиях, Эндрю сомневался в том, что эта женщина для него всего лишь объект изучения. Рассудок говорил ему, что эта близость, созданная благодаря его усилиям, реальна не более чем Фея Сирени или Санта-Клаус. Но душа собирала силы совсем для другого.

— Как тебе? — эхом повторила Гейл. — Ты о чем?

Эндрю ощущал угрызения совести. Да, цель была ясна, но путь к ней был затянут пеленой тумана, как дорога перед глазами шофера-дальнобойщика, измученного долгими часами, проведенными за рулем.

— Как мне, — снова сказал Эндрю, крепко обняв Гейл.

Нет, он не боялся, что она станет вырываться, но чувства давили на его солнечное сплетение как грузовик весом в пятьдесят тонн. Он ощущал себя космонавтом перед запуском ракеты. Достаточно будет малейшего промаха, чтобы рухнуть на землю в клубах дыма и языках пламени.

— Энди, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Гейл, крепко сжав обнимавшие ее руки. — Ты был?..

Он кивнул и снова потерся щекой о ее волосы.

— Мои старики-учителя… это приемные родители. Я попал к ним в шесть лет. А свою настоящую мать не видел с четырнадцати.

— Но какое это имеет отношение к младенцу, который находится в инкубаторе для новорожденных? Что у вас общего?

Эндрю сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Ради создания этой проклятой иллюзии требуется раскрыться и впустить Гейл в тот уголок души, который он хранит за семью замками. Гейл далеко не дурочка. А он чертовски хороший оперативник и прекрасно понимает, что другого выхода нет. Информацию, которая сможет вывести на след ее брата, можно раздобыть только с помощью откровенности. Если сейчас он замкнется и попытается удержать Гейл на расстоянии, то провалит все дело. Ты мне, я тебе.

— Энди… — Голос Гейл, полный сочувствия, отозвался болью в его душе.

Сердце у него сжалось так, что он с трудом мог дышать. Ты мне, я тебе. Самые тяжелые воспоминания детства в обмен на ее сокровенную тайну. Воспоминания, которым он изо всех сил пытался не давать воли и оставить в прошлом, — за часть души Гейл, которую она научилась хранить от посторонних. Чувства, которые могли вырваться наружу и навсегда лишить его спокойствия, чувства, от которых он так и не смог избавиться, — за тот уголок сознания, в котором Гейл хранила память о привычках и образе мыслей своего брата, человека, разыскиваемого полицией.

— Есть общее, — промолвил он. — Мое существование на этом свете началось примерно так же, как у этого малыша.

Гейл попыталась повернуться, но Эндрю еще крепче прижал ее к груди. Он твердил, что не хочет разрушать иллюзию, но знал, что лжет себе. И все же это лучше, чем признаваться в том, что ему нужен духовник.

Гейл прильнула к нему и умолкла. Казалось, она чувствовала, что Эндрю нужно дать время, чтобы собраться с мыслями и привести их в порядок, прежде чем излить душу.

— Я не знаю, кто был моим отцом, и сомневаюсь, что мать сама знала это, — наконец бесстрастно сказал он. — Продаваться за порцию наркотика — вещь обычная, а мать не проявляла особой щепетильности, когда речь шла о том, чего ей хочется.

— Что она употребляла?

— Героин. Возможно, иногда что-нибудь другое. Много ли знали наркоманы тридцать два года назад? — спросил он, не ожидая ответа. — Я родился раньше срока на шесть недель и унаследовал от матери тягу к наркотикам.

— О боже, Энди…

— Это было давно. Но не так давно, чтобы суметь избавиться от душевных шрамов и страха перед будущим.

— Как ты это узнал? Приемные родители рассказали?

— Нет. Ты наверняка имела дело с людьми из служб социального обеспечения и знаешь, что они собой представляют. В больших городах, где есть трущобы и отверженные, социальным работникам приходится тяжело. Они перегружены работой, а получают мало. Я понимаю этих людей и не удивляюсь тому, что они могут наговорить ребенку лишнего. Кто знает, может, они напрочь забыли, что такое сочувствие?

— Значит, ты жил с матерью, пока не стал старше?

Эндрю кивнул, но тут же понял, что Гейл его не видит.

— Меня забрали в шесть лет и отдали на усыновление. Я никогда не мог понять, какого черта они так долго ждали!

— И сколько времени ты провел у первых приемных родителей?

— В каком-то смысле я до сих пор остаюсь с ними. Я всегда считал их настоящими. Хотя я ношу другую фамилию, но считаю себя их сыном. Они заботились обо мне, хотя я был далеко не лучшим ребенком на свете. Я доставлял им кучу хлопот, но они меня не бросали. И не бросили бы даже в том случае, если бы я был последней скотиной.

— Для этого и существует семья, — тихо сказала Гейл. — Жизнь не похожа на короткометражные комедии положений, где все проблемы решаются за двадцать минут. Так не бывает. Я всегда считала, что родственники должны стоять друг за друга горой. Чего бы это им ни стоило.

— Меня в этом убеждать не надо, — хмуро буркнул Эндрю.

Черт возьми, то, что здесь происходит, едва ли можно назвать сбором информации… Хотя Эндрю отчаянно пытался сосредоточиться на своей задаче, но близость между ними росла. Он это знал и чувствовал.