Книга Том 1. Атланты. Золотые кони. Вильгельм Завоеватель - Жорж Бордонов

в живых — офицеры и воины, — больше не увидят земного света. Ни один из них не проснулся. Виной то ли не совсем свежее мясо, то ли какие-то подозрительные напитки словом, кто теперь разберет? Трупы были спущены в склеп, специально выстроенный для подобных случаев. Я лично проследил за всем.

— Так вот почему у тебя так покраснели веки. Твое участливое сердце опечалилось при виде стольких несчастий!

— Мои радости и огорчения зависят от тебя.

— Что еще, мой милый палач?

Старик наклонился ниже и прошептал:

— Осмелюсь просить тебя: отошли ее на время.

— Отойди подальше! Ты дышишь мне прямо в лицо. Да не бойся же! Ты же знаешь, что меня раздражают некоторые запахи… Ну так что?.. Успокойся, она не знает нашего языка. Это просто изысканное, очаровательное тело с совершенно пустой головой. И тем лучше. Я ненавижу, когда меня донимают бурными тирадами, всякими нежностями или страстным бредом. Мне вполне достаточно стонов и сладостных вздохов моей женщины. Да здравствуют удовольствия и да исчезнет ненавистная любовь, ведущая род людской к вырождению!

— Великий!

— Садись сюда, возле своего императора. Неужели ты боишься этой невольницы? Неужели в твои лета ты ни разу не прикасался к женским ляжкам? Еще не поздно, моя доблестная душа.

Энох наконец осмелился открыть рот:

— Великий, имперские архивы прекрасно сохранились.

— У меня везде все замечательно, я это и так знаю. Будь менее многословным.

— Я нашел следы тех двоих, которым покровительствует твой сын… Старику Ошу на самом-то деле еще нет и пятидесяти. Его взяли в плен во время великого восстания Северных колоний. В своей варварской стране он был довольно заметной фигурой, что-то вроде капитана крупного корабля, или деревенского старосты, или, может быть, командира какой-нибудь пиратской флотилии, которые тревожат иногда судовладельцев, но, конечно, ни в какое сравнение не идут с твоей эскадрой. Короче говоря, он не слишком опасен, мы волновались впустую. О нем хорошо отзывался надсмотрщик, но на корабле от него уже не будет никакого проку: преждевременная старость дает о себе знать.

— Ну, что ж, прекрасно, мое решение остается в силе. А второй?

— Гальдар тоже из бунтовщиков. На галеры попал в шестнадцать лет, после того, как горцы с севера отказались платить дань.

— И признать мое величие!

— Вне всякого сомнения, это движение…

— Какое это движение — война по всем правилам! Губернаторы перерезаны, наши войска дважды разбиты, четверть Атлантиды охвачена брожением и мое едва установившееся правление всякий раз колеблется от их ударов!

— Но ты возглавил армию и твой военный гений сумел повернуть события вспять!

— Если бы ты знал, чего мне это стоило! Они появлялись, словно из тумана, внезапно нападали на лагеря, захватывали врасплох мои конвои… Они были и везде и нигде. Мрачные времена!..

— Гальдар был тогда еще мальчишкой… Да и на галерах он вел себя вполне разумно, кстати говоря, спас твоего сына.

— Кто был его отец? Это, пожалуй, все решает. Неважно, забыл ли он все, что было, переменил ли свои взгляды и даже спас ли принца. Мне нужно знать, что за наклонности таятся в его душе, что за мысли прячутся в его стриженой голове.

— Его отца звали Тэд.

— Тэд?

— Он был правителем Верхних Земель. Лишенный власти твоим предшественником, он скрылся с горсткой верных друзей в какой-то горной деревушке и там погиб странным образом в одной из стычек, защищая своих людей. Гальдару было тогда всего несколько лет от роду. Несчастный ребенок вырос на руках у матери.

— Среди воспоминаний об отце и мыслей о былом величии?!

— Среди пастухов и крестьян этой скудной земли.

— Благоговевших перед сыном Тэда, прежнего их владельца, за смерть которого кому-то, видимо, неплохо заплатили. Да, видимо, неплохо! Что еще?

— Тэд утверждал, что среди его предков был кто-то из десяти королей, правивших первыми людьми.

— Сыновей Посейдона и Клито?

— Да, господин. Он настаивал на своем неправдоподобном происхождении не столько для себя, сколько для своего народа, чтобы провозгласить его независимость. Я захватил с собой один из его манифестов: «… новые короли Посейдониса вливают в наши жилы свою ядовитую кровь; под их игом принципы, умножившие нашу славу и подарившие нам не военное, а мирное преимущество над прочими народами, сменили вкус к господству и беззаконию, возведенному в систему. Они украли корону. Они не имеют никаких прав на наш народ, на нас, чьи отцы создали Атлантиду и распространили по всему миру свет истины. Их власть незаконна. Мы не хотим больше иметь с ними дела…» Извини мне эту цитату, господин. Из дальнейшего текста ты не узнал бы ничего нового: эти слова продиктованы отчаянием. Несчастный Тэд говорил просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать, больше ему нечем было подкрепить свои притязания. Этот род, скажу я в заключение, с его безмерной гордыней, множащимися неудачами, щедростью, граничащей с безумием, низошел постепенно до уровня заурядностей, до рабов и каторжников, — взгляни хотя бы на этого Гальдара.

— Ты уверен, что он действительно сын Тэда?

— Да, не сомневайся. Но ты сам видел, как он утирал окровавленные губы твоего сына.

— И что отсюда следует?

— Разве это похоже на человека, охваченного ненавистью?

— Я всегда опасаюсь спокойной воды.

— Осмелюсь доложить, господин. В шестнадцать лет он попал в плен и был пощажен, чинов и званий не имел, да и вообще был просто воином, как и все прочие, да еще безусым. Он никогда не выпрашивал поблажек, хотя мог бы сослаться на свое происхождение. Он ни разу не заговорил ни с кем о своем отце или хоть о чем-то, имеющем отношение к его детству, даже из желания пробудить жалость. Вряд ли это можно отнести на счет нерасторопности осведомителей, их хватает и на галерах. Но рапорты молчат на сей счет, разве только уменьшаясь от корабля к кораблю, и не слишком изобилуют подробностями, как иногда бывает…

Нод выплюнул косточки и нахмурил густые брови. Его тяжелый змеиный взгляд, казалось, сочился сквозь опущенные веки.

— …Каково будет твое решение, господин?

— Я не знаю. Есть во всей этой истории что-то такое, что ускользает от меня! Какая-то опасность, которую невозможно объяснить и даже понять… Ну почему я не отправил его на тот свет? Со вчерашнего дня он занимает все мои мысли.

— Дай ему немного золота и какое-нибудь поместьице на Юге, подальше на всякий случай от его родных мест. Смею уверить тебя, большего ему и не нужно.

— Я хотел бы сам в этом убедиться. Где он? У принца?

— Именно сейчас?

— А что тебя смущает?

— Он в постели принцессы Доры.