Книга Что такое анархизм - Д. И. Новомирский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С падением религии эта задача выпадает на долю морали. Общество начинает свое преступное дело развращения личности, которое на жаргоне называется воспитанием, в тот момент, когда самостоятельная мысль еще спит у ребенка, когда он готов принять всякую идею. Ребенку вбивают в голову, что на земле существует Добро и Зло, что жизнь по принципам „Добра“, приносит счастье и почет, а злые дела приносят горе и презрение. Говорят это так часто, что бедное дитя начинает искренне чувствовать ненависть ко злу и любовь к добру. Ребенок не знает, что общество поступило с его душой, как жалкий, трусливый вор: что слуги общества подкрались к ней во время глубокого сна и отравили ее своим моральный ядом, чтоб он никогда не мог уже жить своей здоровой личной жизнью, чтоб он на все смотрел глазами своего злейшего врага, глазами общества, которое ограбило у него его личность.
Но вот все-таки наступает великий момент, и падает моральная пелена с глаз свободного человека. Изумленный он внезапно спрашивает себя: „Но почему же я должен следовать Добру? Если это нужно для моего блага, то почему же избегать мне Зла, когда оно мне нравится? Что такое Добро и что такое Зло?“
„Добро живет во всеобщем почете. Оно окружено ореолом и обвешано орденами общественной благодарности. Почему? Очевидно, потому, что оно полезно обществу. Зло и порок, наоборот, заливаются грязью общественного порицания. И в колыбели, и в школе, и в казарме, и в церкви меня всегда учили служить Добру. Но почему же, несмотря на это, „добро“ так далеко от меня и так чуждо мне? Почему мои „добрые“ дела мне кажутся не моими, а чужими, как будто чужая рука их творила? А „порок“ ненавистный порок так обаятелен, что трудно вырваться из объятий его. И еще странно: „злые“ смеются над „добром“, а самые „добрые“ в душе страстно мечтают о „зле“...
„Ах! Я больше не хочу быть „добрым“. Я хочу считаться не с чуждым, холодный добром, а со своим родным и близким „я“. Какое мне дело до Добра и Зла? Но общественный окрик мне говорит: „Не смей! Ты должен быть добрым!“ Братья мои! Скажите мне: разве мне нельзя быть самим собой?
„Ах! Я только теперь разгадал великую тайну. Быть добрым значит быть таким, каким другие меня хотят. Нельзя быть добрым и быть всегда самим собой. Нельзя быть слугою одного, а служить другому. Но я никому не хочу служить, даже Добру. Если быть самим собой, быть свободный от ига морали значит быть „злым“, то горе, горе вам „добрые“: скоро настанет время, когда все свободное, яркое и смелое будет рваться к злому, как цветок к солнцу...
„Добро не любит ярких цветов: оно всегда скромно одевается в серое. Оттого все добрые похожи друг на друга, как ночные тени. А зло дерзко сияет всеми цветами радуги потому что злой не боится быть самим собою, не боится быть правдивым.
„Братья мои! Я разгадал великую тайну: кто хочет быть самим собой, должен стряхнуть с себя лживую мораль „добрых“ и учиться трудному искусству — быть правдивым и быть злым.
„Вы говорите мне: „Общество не может жить без морали. Общество не возможно без принципов Добра. Кого стесняет старая мораль, может создать новую: но как жить с другими без всякой морали? Кто износил свое платье, может одеть другое: но кому не стыдно ходить голым?
„Вы говорите мне: „Обойди внимательно все царство жизни. Загляни во все уголки царства животного мира. Ты найдешь везде один незыблемый закон: пережили других и размножились не те, что жили в одиночестве, не те, что были сильными и гордыми. Нет! Победили те, что ютились группами, победили слабые, но добрые.
„Вы говорите мне: „Нужна взаимная помощь. Помоги мне сегодня, завтра тебе подарю свою помощь. Это выгодно нам обоим. Это нужно для сохранения вида. Старая мораль кричала тебе: жертвуй собой, отдай все своим ближним. Новая мораль говорит тебе: давай ровно столько, сколько сам взял. В этом равенстве — святая справедливость. Только нищий берет, ничего не давая. Разве ты хочешь быть нищим?
„Ах! Не говорите мне больше: адский холод и смертельный страх вливают мне в душу ваши „моральные“ речи. От вашего „равенства“ мерзнут лучшие ростки Надежды. От вашей „справедливости“ блекнут лучшие цветы Красоты. Замолчите: ваше дыхание приносит смерть нашим утренним грезам — этим нежным феям, что влекут нас в далекую, синюю даль...
„Братья мои! Кто научил вас клеветать на человека? Кто научил вас считать человека вьючным животным? Едва он сбросил с себя тяжелый груз религии, как вы уже взвалили ему на плечи ношу морали. Он еще не сломал железной узды Власти, а вы уже суете ему в рот золотую уздечку Добра.
„Смотрите: человек устал от тысячелетних скитаний, устал влачить за собой бесконечные тюки „добрых” дел. Смотрите, как он жадно вперил свой сверкающий взор в далекую горную высь: у горного ключа он жаждет смыть, наконец, этот жирный пот морали, у хищных соколов он хочет учиться любить пустынные горные скалы, учиться жить вдвоем, только вдвоем со своею мятежною волей.
„А кто боится резких сквозняков от вольного воздуха, кого не тянет бежать на встречу опасностям жизни, кто боится смотреть в бездонную пропасть страданий и кто слишком гадок, чтоб сметь казаться тем, что он есть, ахи тот недостоин величаться человеком. Пусть скорее погибнет это чахлое растение! Оно неспособно жить и должно погибнуть, чтоб разрыхлить землю и дать место знойной пальме. Я готов „помочь“ ему не прозябать, а скорей погибнуть, чтоб открыть ворота настежь новой жизни, веселой, играющей, гордой жизни.
„Братья! Не мещанского „равенства” жаждет свободный человек. Он жаждет силы. Он мучительно жаждет раскрыть скорей все духовные шлюзы своим душевный ключам, которые так жадно и так давно уже мчатся с бесплодной вершины уныния в долину бодрого творчества. Не награды ждет он за свое дело, не „помощи” вашей он просит у вас, он видит жизнь не в скулой хранении жизни, а в безумной трате сил.
„Братья! Не к холодной и серой „справедливости” рвется душа свободного человека. Она рвется к великому. Она хочет солнце затмить сиянием подвигов. Выше звезд она хочет парить в небесах, смелее бури прыгать через бездны, горы страданий снести на плечах.
„Она презирает торги,
