Книга Слепящий нож - Брент Уикс

успех человека определяется его способностями и упорством, и больше ничем. Где нет владык помимо тех, кого поставила властвовать сама природа. Где нет рабов – вообще. Рабство – проклятие Хромерии! В нашем новом мире женщину никто не станет презирать из-за того, что она тирейка, – но это не будет и почетным знаком. Я сражаюсь не за то, чтобы сделать Тирею чем-то высшим; в нашем новом обществе это попросту не будет иметь значения. Какие у тебя волосы, какие глаза – все твои отличительные особенности будут лишь придавать тебе интереса, но не более того. Мы станем светом для мира! Мы откроем Врата Вечной ночи, закрытые Люцидонием, и проложим пути через Шаразанские горы. Любой найдет у нас желанный прием, кем бы он ни был!

В каждом городке, в каждой деревушке будут учить магии – и я не сомневаюсь, что мы обнаружим множество людей, обладающих талантами, которые можно будет использовать для улучшения их собственной жизни и жизни окружающих их людей, а не для удовлетворения прихотей и амбиций губернаторов и сатрапов. И думаю, по мере роста наших знаний выяснится, что все люди – все до единого! – поцелованы светом. Настанет день, когда извлекать цвета будет каждый. Подумай, сколько гениев существует в магии даже сегодня – гениев, которые могли бы изменить мир! Но на настоящий день… может быть, они тирейцы и не могут себе позволить поступить в Хромерию. Или парийцы и их семья не в фаворе у деи. Или илитийцы – и считают магию воплощением зла, потому что они погрязли в предрассудках. Подумай, сколько полей остаются непаханными, сколько детей голодают без хлеба, которого у них нет, потому что нет зеленых извлекателей, чтобы удобрять поля! Руки Хромерии по локоть в крови, и они даже не осознают этого! Это медленный яд, незаметная смерть. Капля за каплей Хромерия высасывает жизнь из сатрапий. Вот за что мы сражаемся, Аливиана. За другое будущее. И победа не дастся легко: слишком многие получают слишком много от сложившегося коррумпированного порядка, чтобы легко от него отказаться. Они будут посылать людей, чтобы те умирали вместо них. Это разрывает мне сердце! Они приносят в жертву тех самых людей, которым мы собираемся дать свободу! Но мы их остановим. Мы позаботимся о том, чтобы они не смогли этого повторить. Новые, еще не рожденные поколения получат в наследство лучший мир, чем тот, который достался нам.

– Все, что вы говорите, звучит привлекательно, – с сомнением проговорила Лив, – но чтобы узнать вкус супа, надо его попробовать, не так ли?

Омнихром широко улыбнулся:

– Совершенно верно! Именно этого я и хочу от тебя, Лив. Извлекай! Прямо сейчас! Извлекай сверхфиолетовый – и думай. И говори мне, что ты думаешь. Тебя никто не накажет, независимо от результатов.

Она повиновалась, принявшись впитывать в себя этот внеземной, невидимый свет, позволяя ему курсировать по своему телу, чувствуя, как он отделяет ее от ее эмоций, погружает в пространство гиперрациональности, почти бестелесного разума.

– Вы практичный человек, – произнесла она ровным голосом: под властью сверхфиолетового любые эмоции кажутся ненужным излишеством. – И возможно, также романтик. Странное сочетание. Однако вы целый день выполняли различные задачи, и есть вероятность, что я попросту последняя в списке. Не могу сказать, прелюдия ли это к соблазнению, или вам просто нравится вызывать восхищение у женщин.

В глубине сердца она была сама шокирована тем, что сказала, – какова наглость! Однако вместо того чтобы отдаться на волю приливающему румянцу, Лив еще глубже занырнула в сверхфиолетовое бесстрастие.

– Редко можно встретить мужчину, который не теряет голову из-за женщин, теряющих голову от него, – насмешливо отозвался Владыка.

– То есть мое последнее предположение верно, как это ни банально.

Ему нравилось ее внимание, ее растущее восхищение – но за весь разговор он почти ни разу не прикоснулся к ней, даже когда у него был повод это сделать. Говоря, он не пытался наклониться или подойти ближе. Она занимала его интеллектуально, но не телесно.

– Вы не собираетесь меня соблазнять, – продолжала Лив.

Кажется, Владыка не был в восторге от этого замечания.

– Увы, пожар, унесший из моей жизни так много другого, также лишил меня простых радостей плоти. Не то чтобы я их презирал – но резвиться, как делают зеленые, мне навсегда заказано.

Учитывая неподвижность черт, вызванную шрамами от ожогов, и обездвиженность люксинами, которые он вживлял себе в кожу, было трудно прочесть на его лице хоть что-то, за исключением самых явных выражений; однако она напомнила себе, что это еще не значит, будто он неспособен чувствовать тонко и глубоко. Его глаза наполнялись то одним, то другим цветом, однако Лив подозревала, что и они могут служить надежным индикатором его эмоций, лишь когда эмоции действительно очень сильны. Это делало Владыку чем-то наподобие шифра.

Сверхфиолетовые любят шифры. Точнее, любят их разгадывать.

– Ты знаешь, кем я был прежде? – спросил Цветной Владыка.

– Нет.

– И я тебе не скажу. Знаешь почему?

– Потому что вы не хотите, чтобы я знала? – предположила Лив.

– Нет. Потому что сверхфиолетовые обожают раскапывать всякие секреты. И если я не задам тебе работу раскопать что-нибудь, не имеющее для меня значения, у тебя может хватить ума раскопать что-нибудь такое, что я предпочел бы оставить в тайне.

– Дьявольский план, – одобрительно произнесла она.

Из него вылетел сноп люксина, врезавшись ей в грудь. Лив пошатнулась, потеряла связь со сверхфиолетовым – и обнаружила, что что-то крепко держит ее за шею. Брыкаясь, она поняла, что больше не стоит на ногах. И не просто не стоит: она висела за краем балкона, удерживаемая люксиновым кулаком, целиком обхватившим ее голову!

Она ухватилась за кулак, пытаясь втащить себя наверх, сделать глоток воздуха, расслабить хватку – в панике она даже не понимала, что это последнее, что ей сейчас нужно: если бы она упала с такой высоты, то разбилась бы насмерть. Ее голова была горячей, вены вздулись, глаза, казалось, готовы были лопнуть.

Глаза Цветного Владыки были ярко-красными и пылали, словно угли. Он моргнул; поверхность глазных яблок залил желтый, и Лив почувствовала, как ее перенесли через перила обратно на балкон. Кулак разжался. Она упала на пол, заходясь в кашле.

– Я… Хромерия демонизировала нас и наше дело, – проскрежетал Владыка. – В буквальном смысле: они изображают нас настоящими дьяволами. Я не терплю, когда добро называют злом, а зло – добром. Я… моя реакция была слишком импульсивной.

Лив чувствовала, как ее трясет, и стыдилась этого. Ей казалось, будто она вот-вот заплачет. «Ты из рода Данависов! – напомнила она себе. – Ты храбрая, сильная, ты не станешь закатывать истерику, словно девчонка! Ты – женщина, тебе семнадцать лет. Ты достаточно взрослая, чтобы иметь собственных детей. Ты не позволишь себе потерять самообладание!»

Поднявшись, она сделала реверанс, лишь самую малость пошатнувшись.

– Приношу мои извинения, милорд. Я не хотела вас оскорбить.

Владыка глядел поверх залива, положив ладони на перила. Обнаружив, что выронил свою зигарро, он закурил другую.

– Не смущайся из-за того, что тебя трясет, это нормальная телесная реакция. Я видел самых бесстрашных ветеранов, которых трясло не меньше. Это выглядит как слабость только из-за твоего смущения. Не обращай