Книга Письма - Гай Плиний Младший

сначала доведено до конца и только потом разбирался вопрос о двурушничестве. Такой порядок принят, видимо, потому, что о честности обвинителя лучше всего судить по самому обвинению. (31) Норбану, однако, не помогли ни закон, ни имя посла, ни обязанность «инквизитора»: так жарка была ненависть к этому человеку, вообще бесчестному и сумевшему, как и многие, использовать времена Домициана. Провинциалы выбрали его «инквизитором» не потому, что он был хорошим и честным человеком, а потому, что он был врагом Классика, его выславшего. (32) Он потребовал, чтобы ему дали срок и объявили состав преступления; в том и другом ему было отказано, его заставили отвечать сразу. Зная его злонравие, я боюсь сказать, чего больше было в его ответах: уверенности или наглости, находчивы они были несомненно. (33) Ему предъявили множество обвинений, затмивших двурушничество. Два консуляра, Помпоний Руф и Либон Фруги, погубили его своим свидетельством: он будто бы при Домициане поддерживал в суде обвинителей Сальвия Либерала13. (34) Его присудили к высылке на остров14. Когда я обвинял Касту, я больше всего напирал на то, что ее обвинитель уличен в двурушничестве. И напирал напрасно; случилось нечто неожиданное: обвинителя осудили, а обвиняемую оправдали.

(35) Ты спрашиваешь, что я тем временем делал? Я указал сенату, что Норбан научил нас необходимости заново пересматривать уголовное дело, если доказано обвинение в двурушничестве. А затем, пока дело шло, я спокойно сидел. Норбан все дни присутствовал на суде и до конца пронес свою спокойную уверенность или наглость.

(36) Спрашиваю себя: не пропустил ли еще чего? Едва не пропустил. В последний день Сальвий Либерал накинулся на остальных послов за то, что они не привлекли к суду всех, кого поручила провинция, а так как он человек горячий и страстный, то им пришлось туго. Я взял под охрану этих прекрасных, исполненных благодарности людей: они заявляют, что обязаны мне спасением от этого смерча.

(37) Кончаю, кончаю по-настоящему; буквы не прибавлю, если даже вспомню, что пропустил что-то. Будь здоров.

10

Плиний Вестрицию Спуринне и Коттии1 привет.

(1) Когда я был у вас в прошлый раз, я не сказал вам, что написал кое-что о вашем сыне2, – не сказал потому, что писал не затем, чтобы об этом рассказывать, а чтобы утолить свою любовь и свое горе. А потом, Спуринна, когда ты сказал, что слышал о моей рецитации, я подумал, что ты слышал и о чем она была. (2) А кроме того, я боялся нарушить праздники, оживив эту тяжкую скорбь.

И теперь я несколько колеблюсь, прислать ли вам, как вы требуете, только то, что я читал, или добавить и то, что я думаю оставить для другой книги. (3) И моей любви мало одной книжки, посвященной этой дорогой и священной памяти. Я больше сделаю для нее, разумно все распределив и разложив. (4) Я колебался, вручить ли вам все написанное или кое-что пока придержать, но потом решил, что и откровеннее, и более по-дружески послать все. Тем более, по утверждению вашему, до моего решения издавать это будет находиться только у вас.

(5) Еще прошу вас: если вы сочтете, что нужно что-то прибавить, изменить, опустить, укажите мне с такой же откровенностью. (6) Трудно в горе заниматься этим, трудно, и, однако, вы указывали скульптору и художнику, работавшим над портретом вашего сына, что надо выразить, что исправить. Так же руководите и мной: я ведь пытаюсь создать образ не хрупкий и обреченный на забвение, а вечный (так вы думаете). Чем правдивее, лучше, законченнее он станет, тем долговечнее будет. Будьте здоровы.

11

Плиний Юлию Генитору1 привет.

(1) Наш Артемидор2, по природе своей человек очень благожелательный и привыкший превозносить дружескую помощь, о моей услуге распустил слух верный, но только все преувеличил.

(2) Когда философы были изгнаны из города3, я навестил его на его пригородной вилле. Я был претором, мой приезд был приметен и тем более опасен. Он тогда нуждался в деньгах – и больших – для уплаты долга, сделанного из побуждений прекрасных. Под ворчание некоторых моих важных – и богатых – друзей я сам взял взаймы и подарил ему эти деньги. (3) Сделал я это, когда семеро моих друзей были или убиты, или высланы: убиты Сенецион, Рустик, Гельвидий; высланы Маврик, Гратилла, Аррия, Фанния4 – столько молний упало вокруг меня. Словно опаленный ими, я, по некоторым верным признакам, предугадывал нависшую надо мной гибель5.

(4) Этим поступком, о котором он трубит, я особой славы не заслужил, я только не вел себя постыдным образом. (5) Г. Музонием6, его тестем, я восторгался и был с ним – в меру своего возраста – близок; с Артемидором меня связывает тесная дружба со времени, когда я в Сирии был военным трибуном. Впервые тогда обнаружились во мне кое-какие неплохие задатки: я сумел понять, что передо мной или мудрец, или человек, очень похожий на мудреца и близкий к мудрости. (6) Среди всех, кто сейчас называет себя философами, ты едва ли найдешь одного-двух столь искренних, столь правдивых. Я не говорю уже о том, как терпеливо переносит он и холод, и зной, как неутомим в труде, как равнодушен к еде и питью, как умеет управлять взглядом и душой. (7) Все это велико – для другого, в нем это мелочи по сравнению с теми достоинствами, которыми он заслужил выбор Музония, наметившего в зятья, среди всех искателей и всех званий, именно его.

(8) Я вспоминаю об этом, и мне приятно, что у других и у тебя он засыпает меня похвалами. Я боюсь только, как бы он не переступил меру: по своей благожелательности (я возвращаюсь к тому, с чего начал) он не умеет соблюсти меру. (9) Только в этом одном он, человек вообще здравомыслящий, иногда ошибается (ошибка, правда, благородная): он думает, что друзья его стоят больше, чем в действительности. Будь здоров.

12

Плиний Катилию Северу1 привет.

(1) Я приду на обед, но вот мои условия: он должен быть прост, дешев и изобиловать только беседами в сократовом духе, но и тут в меру2. (2) Еще до рассвета появятся клиенты3, а наткнуться на них не прошло даром и Катону, хотя укоры ему от цезаря – скорее похвала. (3) Он описывает, как люди, встретившись с ним, застыдились, стянув у него, пьяного, с головы плащ, и добавляет: «ты мог бы подумать, что не они застигли Катона, а Катон их»4. Можно ли было