Книга Песнь любви - Lama Lieutenant

будет, куда вернуться, если он того пожелает.

Море казалось на удивление тихим, когда Хельвиг вышел из помещения, чтобы немного пройтись. Он поймал в ладонь одинокую снежинку, что тут же растаяла на тёплой коже. Хельвиг взглянул на небо, пытаясь понять, ждать ли ему снегопада, а когда опустил голову, сердце ухнуло вниз, пропуская удар или два… а затем вернулось на место и забарабанило, словно больное. Он ожидал этого. А лучше сказать, ждал. И всё же волнение встречи настигло его с неумолимостью штормовой волны.

Замершая в ожидании фигура, едва заметная в ночи, поняв, что её благополучно засекли, не торопясь двинулась вперёд. И то время, что она приближалась, Хельвиг жадно скользил взглядом по обретающему формы силуэту.

Александр был тем же и одновременно совсем другим в свете одинокой масляной лампы, висящей в коридоре крепости, куда Хельвиг завёл его, молча взяв за руку. Он уже не был похож на идеального любовника — на картинку, что была отполирована и вставлена в рамочку на показ. Хельвиг мог видеть неглубокие морщины, прорезающие носогубную складку, местечко между бровей и лоб. У подбородка появился короткий розовый шрам, весьма заметный под двухдневной щетиной, отливавшей медью под желтоватым светом. Волосы, отросшие, теперь не были уложены волосок к волоску, а были стянуты шнурком в удобный пучок, и кое-где выбивались из него неаккуратно и абсолютно невежливо. Александр не был так же красив, как шесть лет назад, и всё же Хельвиг мог бы поклясться на могиле отца в том, что этот человек сиял ярче, чем когда-либо. Пройдя запоздалую инициацию, великовозрастный юноша наконец обратился мужчиной, и это было заметно. Не только по весьма окрепшей фигуре, не только по шраму и кожаному доспеху на груди, но по взгляду, по тону голоса, по движениям…

— Ваше Величество, — поприветствовал Александр тихо, а в его глазах, таких ярких, словно нарисованных, робко заиграли звёздные лучики.

Хельвиг не знал, что ему сказать. Он словно забыл о том, что может использовать речь.

Наверное, в его глазах было что-то такое… потому что Александр потянулся вперёд и смял губами его губы в нежном и невинном поцелуе, оседающим запахом незнакомых трав, мороза и пота.

— Ты наконец вернулся. — Он взял лицо Александра в руки, а затем оставил несколько мягких поцелуев. На лбу, на глазах, на колючих скулах. И улыбнулся тепло. — Так изменился… Откуда это? — Он провёл большим пальцем по шраму на подбородке.

Александр усмехнулся, как делал это всегда: живо, дерзко на грани, соблазнительно и иронично.

— Упал с лошади. — И рассмеялся.

Хельвиг подхватил этот непосредственный смех тихо, не отрывая взгляда от лица в своих ладонях.

— А я надеялся на героическую историю, — улыбнулся он.

— Героические истории для принцев, — ответил Александр. — А дроу остаются только падения с лошади и пьяные драки.

— Так ты выпивал? — весело удивился Хельвиг. Их бёдра соприкоснулись в естественном жесте жажды друг до друга, и лёгкая, морозная дрожь пробежала по позвоночнику и обратно, туда, где наливалось желание.

— Пару раз. Поначалу, — признался тот, опуская ресницы. Густые и тёмные, как и прежде. — Я боялся, что ты меня прогонишь…

Хельвиг покачал головой и приподнял его лицо, вынуждая раскрыть веки и смотреть глаза в глаза.

— Ты же понимаешь, почему я решил прогнать тебя тогда?

Александр молча кивнул.

— Значит должен понимать, почему я приму тебя сейчас. И почему больше никуда не отпущу.

Зелёные глаза, открытые и большие, заискрились цветами и падающими с небосклона звёздами. Хельвиг не отрываясь следил за этим зрелищем, прекрасным настолько, что хотелось смеяться.

— Даже если я буду бороться? — спросил Александр с улыбкой.

— Мне нравилось с тобой бороться, — сказал Хельвиг серьёзно. — И я всё ещё надеюсь на битву.

Взгляд Александра заставил его кровь пылать.

В комнате Хельвиг стиснул его ягодицы руками, больно разминая их, громко прижимая к стене и гобелену на ней, вжимаясь каменеющим органом в такой же твёрдый орган напротив.

Александр скользил ладонями по его плечам, по спине и бокам, по бёдрам, глухо стонал ему в рот, когда Хельвиг стискивал его слишком сильно…

Александр любил такие ласки. Александр плавился, когда его щупали и мяли бесцеремонно и неотвратимо, когда кусали жилистые шею и плечи и вертели в руках, словно игрушку. И Хельвиг любил тискать своего дроу. Ему нравилось покорять это крепкое, изящное тело, падкое на силу и контроль, сжимать и изгибать его в своих руках, дарить удовольствие, что разливалось в ярко-зелёных глазах целыми озёрами, мириадами звёзд, планет и созвездий. В этих глазах он был богом, которого надо было почитать, созданием настолько достойным, что ему можно петь песнь любви, не ведая, что будет дальше. Хельвиг был польщён в первый раз и, наверное, будет польщён всю жизнь, что этот яростный дроу, этот сиятельный мужчина выбрал его, доверился без остатка и позволил проникнуть в своё сердце.

Наверное, после всех страданий, после всех правильно принятых решений он просто заслужил это. Иметь Александра рядом, трогать его превосходное тело, говорить с ним, разделять чувства и эмоции на двоих.

— У меня нет масел… — сказал Александр тихо, когда Хельвиг приспустил его штаны и коснулся ладонями прохладных ягодиц. Он замер на миг, а потом коснулся губами солёной от пота шеи дроу.

— Нам не обязательно…

— Я хочу принять тебя, — отрезал Александр, забавно сводя брови. — Я желал этого много лет. Если ты не наполнишь меня собой и своим семенем сегодня…

— Я позову Ало, — пообещал Хельвиг.

Ало, смущённая их растрёпанным видом, получила указания Александра и убежала на кухню.

— Давай пока примем ванну, — предложил Хельвиг. — Вода уже готова. Мы оба воняем, как табун лошадей.

Александр кивнул.

— Мы сделаем это в купальне королевского крыла.

Хельвиг испытал одновременно испуганную ярость и тёплую гордость. Как он вырос, его строптивый дроу, всего за несколько лет свободы вырос на несколько десятилетий. Вырос настолько, что не побоялся предложить такое, не побоялся потянуть за руку по направлению к старым королевским опочивальням.

Хельвиг смотрел на скукожившиеся от пыли и паутины главные комнаты и, к своему удивлению, не чувствовал желания кричать и бить кулаком стену. Осталась лишь скребущая печаль и сожаление. Он не смог их уберечь, не смог подарить им жизнь, красивым и сильным детям, которых так любил.

— Позвольте мне прислуживать Вам, Ваше Величество, — прошептал Александр самозабвенно, с трепетной страстью, и Хельвиг забыл обо всём на свете, кроме этих сияющих бездонных глаз, кроме запаха чужого тела, знакомого и незнакомого одновременно.

— Какой я тебе король, мой милый… — усмехнулся он горько, поглаживая Александра по щеке.

— Мой