Книга Алая заря - Саша Штольц

Дед бы сразу все ее проблемы решил и подсказал, что делать.

Но, наверное, дед не знал ничего о вампирах. А этот старик знал.

Все-таки глупая.

Соня отпустила ручку двери и прошла в гостиную.

А что ей еще делать?

Глава девятая, в которой нет покоя нечисти

Соня съела все сушки, который положил перед ней Тимур Андреевич, а к чаю притронулась, только когда в пакете остались одни крошки и он был уже холодным.

— Сейчас что-нибудь сытнее старайся есть, — сказал он. — Много сил нужно на то, чтобы превращение не было слишком неприятным. Я свое едва помню, потому что три дня без сознания провалялся.

Соня не чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы задавать уточняющие вопросы, но по крайней мере, теперь не так сильно боялась Тимура Андреевича после того, как он сказал, что больше не сможет превратиться в то красноглазое и острозубое чудовище, которое она вчера видела.

Зато очень сильно она теперь боялась себя. Потому что он весело сообщил, что теперь таким чудовищем может стать она сама.

— Я не буду, — сказала Соня, с усилием проглатывая пережеванную сушку.

— Тогда не превращайся, — легко ответил Тимур Андреевич. — Делай что хочешь. Живи как хочешь. Но знай, что раз в месяц тебе нужна человеческая кровь. И лучше бы тебе озаботиться заранее о том, где ее раздобыть. Думается мне, ты не захочешь убивать невинных людей. Голод этот страшный. И не заметишь, как человека до капли выпьешь!

Соня прижала ладонь ко рту и сморгнула выступившие в уголках глаз слезы.

Да как же так…

— Ну и плакса! — цокнул языком Тимур Андреевич. — Не реви. Привыкнешь и сможешь жить нормально. Зато долго.

— Я не хочу, — прошептала Соня.

— И Биг Бен свой точно увидишь. Ты же хотела.

Соня готова была отказаться от мечты побывать в Англии, лишь бы время обернулось вспять и она не никогда не сказала те слова, которые перечеркнули всю ее оставшуюся жизнь. А еще лучше никогда бы не повела Степу гулять и вместо этого они отправились бы домой есть пирог!

— Не такой ценой!

— У бессмертия не может быть другой цены, — отрезал Тимур Андреевич.

— Заберите его обратно!

— Нет.

Соня уткнулась лбом в скрещенные руки.

— Бог дает короткую жизнь, — продолжил Тимур Андреевич, — но если осмеливаешься хотеть большего — будь готова примкнуть к злу, потому что всегда поступать по совести уже не получится.

— Я не верю в Бога.

— Дело твое. Значит, вини во всем случай. А повезло или не повезло — это сейчас тебе знать не дано. Поживи сначала и уму наберись. Пожалеть всегда успеешь. Я пожалел только через сто с лишним лет.

Соня приподняла голову, вглядываясь в лицо Тимура Андреевича, исчерченное морщинами, и волосы, черные и густые, но на висках седые.

— Сколько вам?

— Двести сорок восемь.

— Откуда вы знаете, что были бессмертны? Вы ведь все-таки постарели.

— Знал вампиров и постарше. А молодым всегда выглядеть можно, но нельзя и неудобно. Надо позволять себе стареть — меньше вопросов будет у людей.

Соне стало гадко и душно. Тошнота вернулась, а от сушек начал болеть живот. Она уперлась в него предплечьями и отвернулась к окну, сквозь которое едва ли можно было что-то разглядеть — настолько оно было заляпанным.

— Ты меняешься, — сказал Тимур Андреевич, заметив ее состояние. — Это скоро прекратится, но вместе с тем придут и слабости. Запоминай. Крест, солнце и голод. Крест и все, что он освятил, будут причинять ужасающую боль, потому что Богу вампиры неугодны. Не умрешь, но приятного мало. А солнце будет более жестоким. Сожжет заживо и, если не спрячешься или не защитишься, умирать будешь мучительной смертью. Носи красный цвет или звезду на теле, а лучше и то, и другое — солнцу такую магию не преодолеть. Голод убьет быстрее, но это надо очень постараться. Инстинкт погонит искать кровь, и никакая сила воли не поможет и не остановит. Голоду невозможно сопротивляться и лучше не дожидаться момента, когда он лишит тебя рассудка! Какая луна вчера была, в такую выпивай кровь. И все будет хорошо.

— Что… — пролепетала Соня, задыхаясь от возмущения. — Все, что вы рассказываете… отвратительно! Что тут хорошего?!

Тимур Андреевич не ответил, поднялся со стула и куда-то ушел. Вернулся он со стеклянной бутылкой без этикетки. Внутри колыхалась прозрачная и мутная жидкость, и Соня нахмурилась, предположив, что это самогон. Хотя все лучше, чем кровь.

— Человек ко всему привыкает.

— Но я не хочу привыкать!

Тимур Андреевич отпил немного из бутылки и нисколько не изменился в лице, словно в ней была вода.

— Есть людей не надо, — принялся объяснять он дальше. — Можно кусать и пить понемногу, но слюна твоя для них будет и ядом, и лекарством: они потеряют волю и сделают все, что пожелаешь, а их раны заживут очень быстро, поэтому никто не узнает, что с ними случилось. Даже они сами, если прикажешь забыть. Можешь упростить себе жизнь еще больше: сделать их своими слугами и заставить их приносить кровь для тебя. Таких обычно зовут пиявцами. От твоего яда и человеческой крови они тоже становятся вампирами. Вернуться к обычной жизни им потом сложно, да они и не захотят. Это может произойти, только если помрет их хозяин. Стратилат. Главный вампир. Высший. Его так прозвали потому, что он создает себе армию из пиявцев и… да что угодно он может делать с этой армией.

Волосы у Сони на затылке вздыбились от леденящего ужаса, а Тимур Андреевич причмокнул губами, смакуя ядреный вкус спиртного, и о чем-то задумался.

— Знавал я одного стратилата. Он недолго прожил. Целую кормушку себе устроил таким образом в лагере пионерском. Было очень удобно. Только детишек жалко.

— Это… — Соня обескураженно выдохнула. — Это чудовищно!

Тимур Андреевич хмыкнул.

— Я это к чему… Удобная у тебя работа, Софья.

Она сжала пальцами лоб и зажмурилась.

— Не говорите такие вещи! Я никогда — слышите? — никогда не трону детей. И вообще никого не трону!

Тимур Андреевич закивал головой и отпил еще самогонки, делая очень большой глоток. Соня снова отвела взгляд и сглотнула.

— До следующей луны думай, — сказал он. — Где-то кровь раздобыть придется.

— Не буду думать! Я просто… да я просто… сама себя убью! — выпалила Соня.

Это были слишком громкие слова для нее: она бы ни за что так не поступила с жизнью, данной ей матерью, и, скорее всего, страдала бы до последнего, но как выразить свое негодование иначе не знала.

Тимур Андреевич помрачнел и грузно зашевелился