Книга Лепестки под каблуками - Awelina

такое сильное желание — до режущей пустоты внизу живота, сменявшейся сладкими спазмами, до пожара в крови, от которого горели ставшая очень чувствительной кожа, сердце, каждая клеточка тела, до перерождения, словно ломающего изнутри. Не разрывая поцелуя, Романов перевернул меня на спину, прижал своим телом сверху. Ощутила, что он возбужден не меньше, чем я, одержим желанием так же, как я.

— Нет. — Он вдруг прервал поцелуй, но отстраниться не дали мои руки, запутавшиеся в его волосах. — Это ошибка.

Его горячее прерывистое дыхание тревожило мои полураскрытые губы, крепкое тело излучало тепло и силу, которые были так необходимы сейчас, возбужденный член упирался в мое лоно, усиливая болезненность желания.

— Не ошибка, — возразила, вглядываясь в глаза, выражение которых скрывала темнота.

Он покачал головой, промолчал. Сделал еще одну попытку отстраниться, но удержала его за плечи и обвила ногами талию. Лекс простонал, коснулся своим лбом моего и спросил со злостью и болью:

— Зачем ты пришла?

— Плохой сон приснился. Ты мне нужен, Лекс. Пожалуйста, не прогоняй.

Лихорадочно гладила его лицо, плечи, волосы. Это было так упоительно — дать наконец себе волю, касаться его как желанного мужчины и чувствовать, что он рядом, целиком мой… Новый опыт, открывший, что секс все же нечто большее, чем долг, договор, благодарность или оплата. Что его, оказывается, добровольно можно хотеть и даже нагло требовать.

— Не прогоню. Но ты понимаешь, о чем просишь? Чего хочешь? — Он все еще злился, но хотя бы не делал больше попыток отстраниться.

— Понимаю, — прошептала, дрожа от волнения. — Я хочу тебя. Не говори, будто не хочешь меня.

— Хочу. Давно, — признался, легко касаясь пальцем моих губ, в голосе слышалась печаль. — Но у меня есть причина говорить нет. И эта причина — ты.

— Я говорю да.

Положила ладонь на его грудь, туда, где неистово билось сердце. Мы оба замерли на несколько секунд, потом, вздохнув, Лекс прижался к моим губам быстрым нежным поцелуем.

— Марина, после сегодняшней ночи все будет иным. Между нами больше не будет дружбы. Ты это понимаешь? Соглашаешься на это?

Я улыбнулась:

— Да.

… Потом, когда принимала душ после всего, без конца прокручивала в голове это да. Спасибо моему языку, который произнес его, и мозгу, который сформулировал. Потому что никогда мне не было так великолепно, как буквально несколько минут назад. Никогда.

В тысячу раз лучше, чем изысканное французское пирожное, закат на бирюзовом побережье Шри-Ланки и прикосновение к коже натурального дорогого китайского шелка.

Всегда считала, что женский оргазм — это миф, нечто, что легко симулировать и о чем можно потом повздыхать и пошептаться с подружкой, делая вид, что познала эти ощущения до конца. Оказалось, это не красивый финал, ради которого, собственно, девушки и ложатся в постель по наивной любви… Это непередаваемо. И не уверена, что тут все зависит от умения мужчины. Думаю, должны, как говорится, сойтись несколько звезд…

Счастливо улыбаясь, перебирала в памяти то, что Лекс делал со мной, моим телом. Ласкал всю, раздевая неторопливо, хотя сам, я чувствовала, был на грани… Майка, шортики… Целовал так, что припухшие губы до сих пор кололо, а грудь, которой досталось столько внимания, ныла. В какой-то момент прелюдия едва не свела меня с ума, и именно по моей инициативе он так жестко в меня вошел. И при первом проникновении, таком желанном и сладко-болезненном, во мне будто что-то оборвалось, взорвалось, я словно отделилась от своего тела и потерялась, пропала в Лексе, в ощущениях от ласк его рук, губ, в движениях, ритме, в пьянящем шуме крови, в том, как что-то начало заполнять меня, сжигая, делая невесомой…

И когда мы кончили, то не разорвали объятий, продолжали целоваться, но уже медленно, словно наслаждались послевкусием, теплотой близости, лишенной страсти. Это удивительно, но мне не хотелось отстраниться, уйти, смыть запах, прикосновения, как всегда бывало. Наоборот — не желала отпускать его, прижималась сильнее, водила ладонями по взмокшей спине, рисовала на ней узоры пальцами, зарывалась в густые волосы на затылке. Чувства, впечатления необычайные…

Ни с кем у меня не было так. И ни с кем не будет.

Наверное, именно это встревожившее осознание заставило очнуться, выплыть из посторгазменного дурмана и, закончив поцелуй, улыбнуться, сказать, что мне нужно в душ.

Вытираясь, обдумывала новую проблему, которую, кажется, нажила. Плюс: у меня есть Лекс. Минус: кроме Лекса, у меня нет ничего и никого. Но я больше не чувствую себя одинокой, сломленной, испугавшейся какого-то повторяющегося сна и мертвой. Готова идти дальше, готова бороться и забрать у жизни то, что она не желает мне давать.

Счастье.

Не колебалась ни секунды и не обдумывала, где досыпать остаток ночи, вернее утра. Сбросив полотенце, присоединилась к Романову на диване, немедленно оказалась в капкане его объятий. Рассветало, поэтому выражение его глаз, лица больше не скрывала темнота. Видела, что он насторожен, испытующе вглядывается в меня, руки сжимают напряженно.

— Все в порядке? — спросил хрипло, убирая пряди волос с моего лица.

— Все великолепно, — ответила, притянула его ближе для поцелуя, нежного, тягучего, словно карамель. — Давай поспим. Как классно, что у тебя завтра выходной.

— Хорошо, давай поспим, — согласился, прижал мою голову к своей груди, коснулся волос поцелуем.

Я счастливо и удовлетворенно вздохнула.

***

Было начало десятого, когда проснулась. Романов все еще крепко спал рядом, обнимая меня за талию. Моя спина была прижата к его груди, ощущала дыхание парня в волосах. Его запах и жар окружали плотным коконом, и впервые за эти месяцы ощутила, что все идеально, поняла: вот с этой точки и соберу себя заново.

Я осторожно высвободилась из объятий Лекса, он что-то проворчал сквозь сон, лег на спину, продолжил сопеть. Улыбнувшись, заставила себя не поддаваться порыву: не лезть к Романову, чтобы убрать волосы со лба, коснуться рта, колючего подбородка, провести рукой, губами по груди, опуститься на живот, ниже…

Надо же, я, оказывается, озабоченная. Впрочем, ясно ведь: все дело только в Лексе. Меня очень давно к нему тянуло, поэтому не удивительно, что совсем не хочется от него