Книга Экстази - Ирвин Уэлш

Единственная пакость — дверь открыла баба. Я — в роли вырубалы, ну и вмазал ей прямо в варежку. Она брык — ебанулась назад с таким тяжелым стуком и, типа, лежит там в корчах, будто у нее приступ случился. Но ни звука, не вякает вроде. Ступаю через порог и закрываю дверь изнутри. Сучка валяется передо мной — и противно и жалко как-то. И, знаешь, такая злоба во мне на нее закипела, вот. Бал садится перед ней на корточки и приставляет перо ей к горлу. И вот она, наконец, собирает глаза в кучу и видит прямо перед собой этот нож, так у нее зенки чуть не повылазили. Тут она обеими руками давай за юбку хвататься — к ляжкам прижимает. Я от этой картины просто фигею, будто нам чего от нее надо, вот корова, извращенцев нашла, тоже мне.

Тут Бал начинает ворковать ей прямо в ушко тихим своим вест-индийским говорком:

— Лежи-ка тиха — цила будишь. А шутки играть с нами вздумаишь — так твой белый задница завтра с лапшой скушаю, женсчина.

Бал — настоящий профи, в этом ему не откажешь. Он себе даже под маской глаза и губы затемнил. Тетка лишь пялится на него, зрачки — как блюдца, будто ее только что экстази накачали.

Тут появляется и муженек.

— Джеки… Боже мой…

— ПАСТЬ ЗАТКНИ, КОЗЕЛ ВОНЮЧИЙ! -

ору на него я своим джоковским акцентом. — ЕШЛИ

ЖЕНУШКА ТВОЯ ТЕБЕ ДОРОГА — СИДИ ТИХО, МАТЬ ТВОЮ! УСЕК?

— Он тихо так кивает, мол, согласен, и бормочет что-то вроде:

— Забирайте все, все, но прошу вас…

Перепрыгиваю к нему и мочу башкой об стенку. Три раза: раз — для дела, два — для кайфа (ненавижу таких уродов), и три — на удачу. Потом заезжаю ему коленкой по яйцам. Он со стоном стекает вниз по стенке на пол, жалкий урод.

— Кому сказано — пасть заткнуть! Повторять не буду, — сделаете, как сказано, никому плохо не будет, усек?

Он молча кивает, зашуган вусмерть и только и мечтает, что слиться со стенкой, которую подпирает.

— И, слышь, — короче, захочешь в героя поиграть, твою миссус придется на органы сдавать, поял?

Он снова кивает, уже, видно, и в штаны наделал.

Интересно, вот, когда я еще пешком под стол ходил, знакомые отца — такие же вот, как наш прилизанный говносос, — все говорили, что нашего шотландского акцента разобрать не могут. Но, что забавно, на таких вот, как сегодня, разборках, все, суки, слышат и отлично понимают — ни слова, ни буквы не пропустят.

— Ну войт, пай-дядя, веди себя карашо, — говорит Короче, каная под Мика-ирландца. — Та-ак. Теер буду вам признаелен, коли вы достаете все деньжата да брюли, что есь в дое и сите все это в этот вот мешочек, яненько? Коли все буди тихо-мирно, тк и не нао буть маюток тормошить, что наерху спят. Даай-ка, жией.

С акцентами это мы здорово придумали: отличное оружие мусоров путать. Мой конек — шотландский джок, спасибо папашке с мамашкой. У Короче ирландский ничего, хоть он иногда и перегибает палку. Но вот вест-индийский треп Бала — это что-то, просто великолепен.

Обосравшийся муженек тусуется по дому с Короче, пока мы с Балом заняты миссус: так и держим ножик у ней перед носом. По мне, так уж слишком жестко, хоть она, конечно, и грязная сучка. Иду готовить нам по чашке чая, работенка не из легких, учитывая, что мы все в перчатках и при всем маскараде.

— Печенье имеется, хозяйка? — обращаюсь я к бабе, но бедняга, похоже, онемела от страха. Показывает мне на шкафчик над кухонным столом. Ну, я открываю и все такое. — И-ить твою… — коробочка «Кит-Кэтов». Да это же просто зашибись, круто, в общем.

Блин, как все-таки жарко в этой уродской маске.

— Садись-ка, хозяйка, на диванчик, — советую я ей. Она — ни с места.

— Ну-ка, усади-ка ее на задницу, Бобби, — говорю я Балу.

Он перетаскивает ее на кушетку, приобнимая одной рукой, будто он хахаль ейный или что-то вроде.

Ставлю перед ней чашку.

— Даже не думай кому в лицо плеснуть, хозяйка, — предупреждаю ее, — помни о малютках, что наверху сопят. Червям ведь скормим, на хрен.

— Да я и не… — выдавливает из себя она. Вот бедолага. Сидела себе дома, телек глядела, а тут вдруг такое. Даже неприятно думать про это.

Балу это все явно не по душе.

— Пей-ка свой сраный чай, женсчина. Мой друг Херсти, он тебе хороший чай сделал. Пей чай, Херсти. Мы тебе не рабы здеся. Белая свинья!

— Эй, потише, не видишь, девчонка не хочет чаю, значит, и не обязана его пить, — останавливаю я Бала, или, как я его зову, Бобби.

Когда мы ходим на такие вот дела, мы всегда зовем себя Херсти, Бобби и Мартин. В честь Бобби Мора, Джеффа Херста и Мартина Питерса из Хаммерсов[4], которые выиграли нам первое место на чемпионате мира в 66-м. Бэрри был Бобби, капитаном, я — Херсти, первым нападающим. Короче воображал себя Мартином Питерсом, мозгами, на десять лет опередившим свое время и все такое.

Как и ожидалось, деньжат нашлось не особо: наскребли всего около пары сотен. В таких пригородных домишках и чертова гроша не выудишь. Мы и занимаемся этим в принципе, потому что несложно, а вставляет. К тому же навыки организации, планирования поддерживаем. Нельзя покрываться ржавчиной. Именно поэтому мы — Фирма номер один по всей долбаной стране, потому что знаем план и организацию. Любой идиот руками размахивать умеет; но вот план и организация отличают профессионалов от простых беспредельщиков. Короче все же смекнул неплохо — взял у муженька номера кредиток и отправился погулять по соседским банкоматам — возвращается аж с шестью сотнями. Уродские автоматы эти со своими лимитами. Лучше всего дождаться полуночи, потом где-то в 23:56 снимаешь две сотни, а потом еще две сотни в 00.01. Но сейчас 23:25, и ждать придется слишком долго. Вообще-то всегда лучше рассчитывать время с запасом, на случай сопротивления. Но в этот раз все уж как-то слишком просто вышло.

Мы связываем их ремнями, а Бал перерезает телефонный провод. Тут Короче кладет руку на плечо муженька.

— Теерь слуай. Вы, реята, в полицию луше не хоите, слыште? Ведь парочка преестных маышей — Энди и Джессика, так мило спят себе там наверху, а?

Они кивают, как завороженные.

— Вы ж не хоите, шоб мы венулись за ними, правда?

Правда?

Они только зенки свои вылупили — ну, точно, в штаны наложили. Я и говорю:

— Знаем мы, в какую они школу ходят, в какой отряд скаутов, в каком парке гуляют; мы все знаем. Вы нас забудете, мы вас забудем, хорошо? Считайте, что счастливо отделались!

— И никакой па-алиции, — тихонько говорит Бал, прикасаясь к лицу бабы тупым концом ножика.

Щека — то у нее все ж распухла. Мне даже как-то не по себе стало. Не очень-то люблю баб бить, не то что мой папашка. Он, правда, перестал матери поддавать, но только после того, как я ему объяснил, что лучше не надо. Что угодно, но бить бабу не стану. Сегодня оно не в счет, сегодня -ради дела. Ты — вырубала и халтурить права не имеешь. Кто дверь открывает, тот и получает — баба там, не баба — получает, что есть у меня силенок. А вдарить я могу — закачаешься. Здесь ведь как — все дело здесь на этом и держится и халтурить ну просто нельзя, и все тут. Профессионалом надо быть, на хрен. Как уже говорил, что раз для дела хорошо, так хорошо и для Британии, и вот вам мой личный вклад в процветание империи. А все свои «нравится — не нравится» — пустить побоку, не место им здесь. Только ударить бабу как-то не по мне, в личном то есть смысле. Не буду утверждать, что это в принципе неправильно, — знаю я парочку бабенок, кому бы взбучка явно не помешала; я только хочу сказать, что удовольствия от этого я сам не получаю.