Книга История и культура индийского храма. Книга II. Жизнь храма - Елена Михайловна Андреева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В праздничные дни совершается не просто развернутая пуджа, но особая. В таких случаях внутреннее содержание богослужений тесно связано с теми или иными мифологическими событиями.
Праздничные бычки (Керала)
Мифологическая основа храмовых праздников
Подавляющее большинство индийских праздников имеет отношение к индуистским храмам и индуистским мифам, изложенным, главным образом, в пуранах, хотя богослужебную основу для праздничных ритуалов (как и для ежедневных) формируют Агамы. Именно на агамическом ритуале выстраивается алгоритм наймиттикарчаны и при этом имеет ярко выраженную мифо-поэтическую подоплеку. Если, например, сюжетное ядро праздника формирует мифологическая история, повествующая о завоевании асурами трех миров и об освобождении этих миров от захватчиков, то это обязательно будет отражено в праздничной программе. В течение нескольких дней храмовая ритуалистика будет так или иначе обыгрывать эпизоды, имеющие отношение к данному сюжету. Здесь будет представлен момент, когда Вишну вместе с Брахмой обратился к Шиве и попросил его помочь в борьбе с асурами; как специально для этого случая Вишвакарман создал ратху – колесницу в виде храма, на которой Шива сжег три града асуров – Трипуру; или как Шива, уничтожив зло, вернулся к себе, в свой мир. То есть в храмовых праздниках отчетливо прослеживается отражение того или иного мифологического сюжета, ибо индуистская мифология не существует отдельно от храма и отдельно от религии, но вплетена в ткань религиозной жизни и регулярно реализуется в праздничных ритуалах, в храмовом искусстве, в духовных практиках.
Но храмовый праздник – это не только пуджи, мантры и серьезные лица жрецов. На празднике должно быть весело. Сохранилось описание брахмотсава (приходится на январь – февраль), который праздновался в храме Шри Субрахманьясвами в Тируттани еще в те времена, когда еще существовал институт девадаси. На шестой день праздника исполнялась небольшая танцевальная драма Kāmaṉ kūttu, которая представляла собой инсценировку ссоры, происходящей в виде диалога между Субрахманьей и его первой супругой Девасеной[53]. В этой драме Субрахманья именовался Каманом (там. Kāmaṉ, санскр. Kāma), и его роль исполняла одна из девадаси. Она была одета в соответствующий костюм, с луком и стрелами, и изображала бога любви, пытающегося соблазнить юных девушек. После вводного стиха, оповещающего о появлении красавиц, которых тоже играли девадаси, между Каманом и девушками сначала происходил диалог, а затем следовали жалобы на его вероломное поведение. При этом Каман должен был изо всех сил изображать переполнявшее его желание. Это была именно танцевальная драма, когда содержание диалога передавалось абхинаей, то есть жестами и мимикой, а сам диалог исполнялся в виде песни на языке телугу, которую исполняли девадаси. Данное действо вызывало всеобщее веселье, а сопровождавшее его разбрызгивание воды с добавлением куркумы лишь подчеркивало увеселительный характер мероприятия и усиливало оживление.
На девятый день брахмотсава праздновалась свадьба Субрахманьи с его второй женой, тамилкой по имени Валли. Весь день, с самого утра и до позднего вечера, девадаси были заняты в разыгрывании различных эпизодов из жизни богов, их истории любви. Сначала демонстрировалась часть, в которой рассказывалось о похищении Валли, затем была показана свадьба, потом изображали ссору между Субрахманьей и его первой женой Девасеной, а завершалось все примирением между супругами. В храмовом свадебном павильоне (kalyāṇamaṇḍapa) девадаси, выступая в роли подружек со стороны невесты, вели свадьбу и исполняли полагающиеся по такому случаю песни – качельные и свадебные (ūñjal, nalaṅku). В завершающей части праздника они совершали дипарадхану – очищающий ритуал с лампами, который, как считалось, удаляет и нейтрализует накопившийся за день негатив.
В одном из эпизодов этого замечательного во всех отношениях представления рассказывалось, как Субрахманья со своей новой супругой вернулся в храм, а дверь в святилище Девасены оказалась запертой. Девасена была глубоко оскорблена поступком мужа и не желала его больше видеть, а Субрахманья просил ее «понять и простить». Вот как об этом рассказывалось в песне, которую исполняли девадаси:
Субрахманья: Быстрее открой дверь, Девасена!
Девасена: Уходи! Не приходи сюда на глазах у всех!
Субрахманья: Я пришел к тебе, полный любви, Девасена!
Девасена: Нежная любовь и сладкое раскаяние не трогают меня! Уходи! Уходи!
Субрахманья: Ты не смягчишься? Пожалуйста, Девасена! Пожалуйста!
Девасена: Уходи! Убирайся прочь! Не произноси напрасных слов!
Субрахманья: Я твой любимый Господь Тируттани, дорогая Девасена!
Девасена: Пусть мы будем счастливы! Входи, о Ченгальварая!
После этих слов дверь изнутри отворялась и мир восстанавливался (Kersenboom-Story, 1992: 143–144).
Но не всем было по душе такое веселье в храме. Находились и противники подобного рода развлечений, причем из числа самих индийцев-представителей индуизма. В первой половине прошлого века, когда на волне национального подъема и борьбы за независимость Индии с особым рвением велись споры о том, каким быть индуизму и храму, многие люди критиковали существующие порядки и выступали против некоторых сторон индуизма, против религиозных и социальных пережитков. В Тамилнаду одной из мощных трибун, где велись такие баталии, был журнал «Revolt», основанный Перияром еще в 1928 году. На его страницах высказывали мнение наиболее передовые борцы за новые порядки. Вот что писал некий господин Пани (“Mr. C. S. Pani writes in the Justice”) о храмовых праздниках в статье от 17 апреля 1919 года: «Большинство богов – многоженцы. Более того, некоторые из них живут с наложницами, но что еще хуже – они охочи до борделей. В самом сердце Мадраса отмечается знаменитый утсавам (ежегодный храмовый праздник), когда Вишну идет в бордель, а бедная Амман (супруга-богиня) наказывает своего мужа. Зачем мне продолжать приводить примеры? В этом вся суть нашей мифологии. Это ужасно аморальные или, в лучшем случае, абсурдные истории… У нас нет наставника, нет морального руководства. Как трагично! Сколько из нас помышляли о том, чтобы разбить сотню кокосовых орехов и сжечь гору камфары в качестве искупления за прошлые преступления или, что еще хуже, для успеха будущих» (Revolt, 2010: 133).
В своей статье господин Пани говорит о вреде такой мифологии, ибо боги представлены в ней со всеми человеческими слабостями. Именно поэтому у обычного индуиста возникает естественная склонность покупать благосклонность своих богов за материальную плату. И вообще, в индуистских храмах уже давно разыгрывается непристойная драма (Revolt, 2010: 132).
Действительно, настроение южноиндийских праздников отличается весельем, смехом и даже некоторой фривольностью по отношению к почитаемому божеству.
