Книга Год смерти Рикардо Рейса - Жозе Сарамаго

Фернандо Пессоа отворил дверь номера, вышел в коридор. Шаговего было не слышно. Две минуты спустя — ровно столько времени нужно, чтобы спуститьсяс высокой лестницы, хлопнула входная дверь, прожужжал электрический шмель.Рикардо Рейс подошел к окну. По Розмариновой улице удалялся Фернандо Пессоа.Летели огни трамваев — пока еще параллельно друг другу.

* * *

Говорится — а верней, пишется в газетах, которые действуютто ли по собственному убеждению, не получив никакого задания свыше, то ли поволе того, кто водит рукой пишущего, словно недостаточно предложить инамекнуть, так вот, эпическим стилем какой-нибудь тетралогии сообщают газеты,что, возвысясь над павшими во прах великими державами, наша португальская нацияутвердит свою необыкновенную силу и ум, воплощенные в людях, которые этойнацией руководят. Ну, стало быть, падут во прах, провалятся в тартарары — этослово для того здесь и употреблено, чтобы ясно было, какой апокалиптическийгрохот будет сопровождать подобную неприятность — великие державы, пока ещеисходящие кичливым высокомерием и от сознания своей мощи надувающиеся спесью —сплошное надувательство! — и не за горами тот счастливый день, не значащийсяпока в анналах, не занесенный на скрижали, когда государственные мужи из иныхстран покорно притекут за советом, помощью, вразумлением, лаской и милосердием,за маслицем для светильника не куда-нибудь, а в лузитанские пределы, не ккому-нибудь, а к тем могучим мужам нашего отечества, которые правят всемипрочими португальцами, и в первую голову — к самой светлой голове в нашемправительстве, стоящей притом во главе его, а заодно исправляющей должность министрафинансов, к Оливейре Салазару, на почтительном расстоянии от которого и в томпорядке, как будут скоро печатать их фотографии в тех же самых газетах, следуютМонтейро Внешних Сношений, Перейра Торговли, Машадо Колоний, АбраншесОбщественных Работ, Бетанкур Морского Флота, Пашеко Просвещения, РодригесЮстиции, Соуза Пассос Обороны, которого не следует путать с Соузой Паэсом —Внутренних Дел, а пишем мы так пространно и подробно, чтобы просители моглипоточнее узнать, к кому за чем кидаться, и еще не упомянули Дуке СельскогоХозяйства: ни одно пшеничное зерно в Европе и во всем мире не прорастет, неосведомясь предварительно о его мнении, и Андраде Корпораций, ибо новое нашегосударство есть государство корпоративное, но, поскольку оно еще в колыбельке,то и Андраде — пока не в ранге министра. Еще пишут здешние газеты, будтобольшая часть страны уже пожинает наилучшие и обильнейшие плоды новогоуправления и образцового общественного устройства, и пусть тот, кто усомнится вистинности подобного заявления, сочтя его бессовестным самовосхвалением,прочтет женевскую газету, которая пространно и по-французски, что придаетпубликации особый вес, распространяется о диктаторе Португалии, утверждая, чтонам, его подданным, неслыханно повезло, ибо мы вверили высшую власть в стране вруки мудреца. Автор статьи, коего мы от всего сердца благодарим, совершенноправ, но просим принять в расчет следующее наше рассуждение — с не меньшимиоснованиями можно будет записать в мудрецы вышеупомянутого министра народногопросвещения Пашеко, когда в обозримом будущем он заявит, что начальноеобразование не должно включать в себя ничего лишнего, а напротив,ограничиваться предоставлением лишь самых необходимых знаний и никак непоощрять тягу к чрезмерной учености, каковая тяга, проявившись прежде времени,пользы не принесет, и что неученье, конечно, тьма, но обучение в духематериализма и безбожия, которое душит благие порывы и высокие помыслы, естьпагуба несравненно большая, а потому, возвышает свой газетный голос Пашеко, идяна коду, Салазар — величайший воспитатель нашего века, что можно счестьзаявлением довольно опрометчивым и даже несколько дерзким, поскольку века этогоминула всего лишь треть.

Не следует полагать, будто эти новости появились на одной итой же газетной полосе — в этом случае взгляд читателя, связав их воедино,придал бы им тот взаимодополняющий и сиюминутный характер, который им вроде быприсущ. Нет, все эти события случались и излагались в прессе на протяжениидвух-трех недель, а на этой странице они расставлены, как костяшки домино,подгоняемые одна к другой, и только «дубль» — перпендикулярно, ибо это —значительное событие и заметно издалека. Рикардо Рейс просматривает утренниегазеты, с удовольствием прихлебывая превосходный кофе с молоком и жуя поджаренныехлебцы — гордость отеля «Браганса» — хрустящие, но не пересушенные, ипротиворечие здесь кажущееся, поскольку эти лакомства принадлежали к инымвременам, теперь таких печь не умеют, секрет утерян, оттого и показалось вамсоседство двух определений неправомерным. Мы уже знаем, что горничную, котораяприносит ему завтрак, зовут Лидия, это она стелит постель, убирает и чиститномер, а к Рикардо Рейсу обращается не иначе как «сеньор доктор», а он, хоть иназывает ее просто по имени, но, как человек благовоспитанный, говорит ей «вы»:Принесите то-то или Сделайте то-то, и Лидии это очень нравится: она к такому непривыкла, обычно ей начинают тыкать с первого же дня, люди думают, что разденьги заплатили, то им все можно и на все право есть, впрочем, надо признать,что еще один человек из числа постояльцев отеля обращается к ней так же учтиво— это барышня Марсенда, дочка нотариуса Сампайо. В Лидии, как говорится, что-тоесть, ей под тридцать, так что женщина она вполне взрослая, хоть и нерослая,личность, можно сказать, сложившаяся и к тому же хорошо сложенная, смуглая ичерноволосая, какой и подобает быть португалке, если, конечно, имеет смыслотмечать какие-то особые черты или физические особенности простой иобыкновенной прислуги, которой до сих пор приходилось только мыть пол, подаватьзавтрак да однажды посмеяться, стоя у окна, над тем, как забавно выглядитпрохожий, перебирающийся через лужу на горбу у другого, а постоялец улыбался,он такой симпатичный, а лицо грустное, на счастливого человека не похож, хоть виные минуты лицо его проясняется, вроде как в этом номере — когда тучирассеиваются, выпуская на небо солнце, то здесь все будто залито лунным светом,не светом, а тенью света, озаряется странной дневной луной, и поскольку лицоЛидии находилось в удачном ракурсе, Рикардо Рейс заметил маленькую родинку накрыле ее носа и подумал: Ей идет, а потом уже и сам не мог понять, к чему жеотносится его одобрение и что именно идет Лидии — родинка, белый передник,накрахмаленная наколка на голове или кружевной ободок охватывавшего шеюворотничка, Да, можете забрать поднос.

Прошло три дня, а Фернандо Пессоа так и не появился больше.Рикардо Рейс не задавал себе вполне уместный в такой ситуации вопрос: Можетбыть, мне это приснилось, ибо твердо знал, что это ему не приснилось, чтоФернандо Пессоа во плоти, а отнюдь не тень его — они ведь обнялись при встрече— был в этом самом номере прошлой ночью, под Новый год, был и обещал вернуться.Рикардо Рейс не сомневался в том, что так все и было, но досадовал на такое промедление,и собственное бытие теперь представлялось ему замершим в ожидании, оказавшимсяв подвешенном состоянии и вообще проблематичным. Он вчитывался в строки газет,пытаясь отыскать приметы, ниточки, штрихи, из которых можно было сложитьпортрет португальца — не для того, чтобы вглядеться в лицо своей страны, ачтобы осмыслить свой новый облик и новую сущность, чтобы можно было поднестируки к лицу и узнать себя, переплести пальцы и стиснуть ладони, сказав: Это —я, я — здесь. На последней странице внимание его привлекло обширное — не меньшедвух широких ладоней — рекламное объявление, на котором вверху справа помещенбыл античный профиль Фрейре Гравера, изображенного с моноклем и при галстуке, авнизу, чуть не до самого подвала, бил водопад других рисунков, представлявшихвесь ассортимент товаров, производимых на его предприятиях, в сопровождениипояснительных и весьма многословных подписей, хотя, помнится, кто-то сказал,что показать — то же, что и сказать, а, может быть, и еще лучше, но это правилоне распространяется на самую главную подпись и надпись, содержание которойгарантирует как раз то, что не может быть показано, а именно — несравненноекачество товара: фирма, основанная пятьдесят два года назад своим нынешним и,стало быть, бессменным владельцем, не посадившим ни единого пятнышка набезупречную репутацию, выучившимся и выучившим детей в первых европейскихгородах, получила — единственная в Португалии! — три золотые медали,оборудована по последнему слову техники, на ее предприятиях работают шестнадцатьприводимых и действие электричеством машин, одна из которых обошлась в шестьсоттысяч, и, Боже милостивый, чего-чего только не умеют делать эти машины, ну,разве что читать, и какое зрелище очам являет этот мир, и если уж мы опоздалиродиться и нам не довелось увидеть под стенами Трои щит Ахилла, где изображеныбыли во всех подробностях земля и небо, то давайте хоть в Лиссабоне дивудадимся при виде иного, португальского щита, предлагающего бесчисленные чудеса— номера для домов, для номеров отелей, номерочки для шкафов, номеркигардеробные, точилки для бритв, ремни для правки их же, ножницы, ручки сзолотыми перьями, прессы типографские, чеканочные, копировальные, печатирезиновые и металлические, буквы и изображения государственного флага эмалевые,штемпеля для ткани и под сургуч, жетоны для банков и марки для кафе, тавро дляскота, клейма для деревянной тары, ножи складные, знаки номерныегосударственные автомобильные и велосипедные, кольца, медали за победы во всехрешительно видах спорта, буквы, из которых можно сложить название любогомагазина, какого угодно кафе или казино, а сложив, поместить их на фуражкуразносчику или швейцару, вот, например «Молочная Нивея», не путать с «МолочнойАлентежана», чьи служащие таких фуражек не носят, шкафы несгораемые,плоскогубцы для закрутки пломб свинцовых и латунных, фонари электрические, ножиперочинные с четырьмя лезвиями — нет, не те, что были упомянуты раньше, другие!— эмблемы, штампы, формы для изготовления вафель, мыла и резиновых подошв,монограммы и вензеля в золоте, серебре и иных металлах, зажигалки, валики икраска для дактилоскопических отпечатков, вывески с гербами для посольствпортугальских и иностранных, таблички дверные — доктор Имярек, нотариусТакой-то, адвокат, акушерка — и для учреждений: «Посторонним вход воспрещен»,«Церковный совет», «Запись актов гражданского состояния», а также металлическиеколечки, надеваемые на лапку голубям, замки висячие и врезные и прочая, ипрочая, и прочая — трижды повторяем это слово, показывая, что ассортиментдалеко не исчерпывается всем вышеперечисленным, и добавим лишь, что изготовляюттакже на этих предприятиях высокохудожественные металлические оградки для могил— конец и точка. И сущей ерундой выглядят рядом со всем этим грудыбожественного кузнеца Гефеста: всю вселенную выгравировал он на щите Ахилла, ноне вспомнил при этом, что надо оставить там крошечный кусочек пространства и нанем изобразить пятку прославленного героя, пятку с торчащей из нее стрелойПариса, забыли о смерти и боги, но это и неудивительно — они же бессмертны,хотя, впрочем, можно счесть эту забывчивость проявлением милосердия, пеленой,заволакивающей глаза тех, чей век отмерен, тех, кому для счастья достаточно неведать, когда, где и как это случится, но обстоятельней или суровей олимпийцевоказался бог гравировальных работ Фрейре, точно указывающий конец и место, гдепридет нам конец. Это не реклама, а лабиринт, роман, паутина. Погрузившись вчтение, забыл Рикардо Рейс, что остывает кофе и тает масло на тостах: обращаемвнимание наших уважаемых заказчиков, что наша фирма нигде не имеет никакихпредставительств, филиалов и агентств, остерегайтесь самозванцев, именующихсебя нашими представителями и агентами, вводя в заблуждение тех, кто желал быприбегнуть к нашим услугам, а также клейма для винных бочек и для туш наскотобойне, но тут Лидия, вошедшая, чтобы забрать поднос, огорчилась: Непонравилось, сеньор доктор, невкусно? — нет, отчего же, просто он зачитался.Хотите, я закажу новые хлебцы и подогрею кофе? Нет, не нужно, и так хорошо, даи есть мне не хочется, и с этими словами поднялся и, чтобы утешить расстроеннуюгорничную, взял ее за руку ниже локтя, ощутив под сатиновым рукавом тепло еекожи. Лидия потупилась, сделала шаг в сторону, но рука последовала за ней, итак продолжалось несколько мгновений, до тех пор, пока Рикардо Рейс не убралруку, а Лидия подхватила поднос, и посуда на нем зазвенела так, словно началосьземлетрясение с эпицентром в номере двести один, а еще точнее — в сердцегорничной, и вот она уходит, но так скоро не успокоится,, войдет в кладовую,поставит чашки-тарелки, прижмет ладонь к тому месту, которого коснулась рукапостояльца — скажите пожалуйста, до чего же нежная нынче пошла прислуга,подумал бы, вероятно, человек, склонный руководствоваться расхожими представлениямии сословно разграниченными чувствами — и весьма вероятно, что именно таковРикардо Рейс, который сейчас язвительно корит себя за то, что уступил дурацкойслабости: Просто не верится, что я мог допустить подобное и с кем — сгорничной, но дело-то все в том, что случись ему сейчас нести поднос с посудой,он бы узнал, что и у постояльца руки ходят ходуном не хуже, чем у горничной.Да-с, таковы свойства лабиринтов — в них есть улицы, переулки и тупики; какуверяют люди знающие, для того, чтобы выбраться, надо идти, поворачивая всегдав одну и ту же сторону, однако нам надлежит знать, что способ этот противенприроде человеческой.