Книга Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Митя глубоко вздохнул, трижды прочел «Отче наш» и тонкой кисточкой вывел киноварью заглавную буквицу «С» — слово. Отложив кисточку, взял перо и начал писать:
«Се яз честны король полский и князь велики литовский докончал есми мир с нареченным на владычство с Феофилом, и с посадники новгородцкими, и с тысяцкими, и с бояры, и с житьими, и с купци, и со всем Великимновымгородом…»
Всех пунктов договора было 29. Когда Митя дописал последний, на Софию уже опускалась ночь. Ломило плечи. Митя вышел из библиотеки и спустился на хоры. Отсюда храм был как на ладони. Вечерняя служба давно закончилась, собор был пуст и заперт снаружи. Тускло поблескивал серебром огромный иконостас, рубиново светились огоньки лампад. Сверху из купольной полутьмы на Митю взыскующе глядел Спаситель: дескать, не подведи, коли взялся!
Вернувшись в библиотеку, Митя помахал руками, разгоняя сонный морок, и снова взялся за перо. Когда закончил латинскую копию, сквозь окна уже пробивался бледный утренний свет.
Оставалась последняя и самая трудная немецкая копия. Для нее Митя выбрал угловатый готический шрифт, привычный ему по ганзейским документам. Шрифт этот, правду сказать, ему не нравился, тот, кто его придумал, казалось, нарочно старался сделать текст трудночитаемым. Буквы стоят плотно, впритык, немцы — известные крохоборы, на всем экономят, особливо на дорогом пергаменте.
…Ночь давно истекла, слипались глаза. Когда перо начинало предательски подрагивать в усталых пальцах, Митя вставал, приседал, бил себя по щекам, яростно тер уши и садился за работу снова. И вот уже сквозь запертую дверь библиотеки донеслись звуки заутрени. Заглянул Герасим, что-то спросил, но Митя только нетерпеливо дернул плечом. Дьякон повздыхал, глядя на согбенную спину младшего брата, и тихо удалился.
Уже отслужили обедню, когда Митя вывел последнюю строчку. Внимательно перечитав все три копии, скатал их в свитки и перевязал красной тесьмой, после чего уронил голову на руки и уснул как убитый.
Очнулся Митя от властных голосов. В сопровождении Герасима в библиотеку вошел Дмитрий Борецкий, с ним еще двое, которых Митя не знал.
— А ну, малец, показывай! — строго велел Борецкий.
Пробежав глазами ровные, красиво выписанные на трех языках строчки, посадник облегченно вздохнул и молвил потеплевшим голосом:
— Ай да Малой! Правду сказать, не верил, что так быстро управишься. Ну и как тебе сей договор?
— Скажу, когда его исполнят, а покамест это только буквицы, — ответил Митя.
— А ты востер! — рассмеялся Борецкий. — Ладно, беру тебя в толмачи. Поедешь с нами в Вильну. Только сначала надо тебя одеть прилично да лохмы постричь. Чать, самого короля переводить будешь!
Перед уходом посадник снял с указательного пальца серебряный перстень и протянул его Мите со словами:
— Держи, это тебе от меня.
Перстень оказался велик, и, чтобы не потерять, Митя повесил его на кожаный шнурок вместе с наперсным крестом. Шагая по тесаным плахам мостовой и, ощущая на груди приятный холодок серебряного перстня, Митя тихо напевал любимый псалом: «Радостно, радостно шествую в путь…»
2
Дорога от Великого Новгорода до Вильны заняла две седмицы. Сразу по прибытии новгородцы долго и щепетильно обсуждали церемониал предстоящего приема с королевским дворецким. Дворецкого насторожила малая численность посольства. Всем своим видом он выражал сомнение: уж не являются ли эти люди самозванцами, не обладающими необходимыми полномочиями для переговоров с монархом? И только узнав, что среди послов находятся высшие должностные лица республики, дворецкий несколько успокоился.
Языком переговоров определили латынь, договорившись, что у каждой стороны будет свой толмач. Когда новгородцы представили Митю, поляк изумленно вскинул тонкие брови: «Езус Мария! Сей хлопчик будет переводить короля?» На помощь смутившемуся Мите пришел посадник Борецкий, напомнив, что выбор толмача является правом каждой стороны. На этом споры не закончились, поскольку новгородцы отклонили целование руки монарху и коленопреклоненную позу. После долгих препирательств сошлись на глубоком поклоне. Дворецкий еще бы долго закатывал глаза и поминал матку боску, но после того, как ему были вручены дорогие подарки, пан стал сама любезность.
Казимир IV принял новгородских послов в Верхнем замке, в том самом рыцарском зале, где в прошлом году он принимал братьев Олельковичей. Роль толмача с польской стороны выполнял королевский астролог и личный врач Петр Гашовец, одетый в черную мантию и с академической шапочкой на голове. За спиной короля стоял папский нунций, в течение приема не проронивший ни единого слова.
После вручения даров и посольских грамот вперед выступил Дмитрий Борецкий. Молодой посадник заметно волновался, говорил быстро, и Митя едва успевал переводить.
— Господин Великий Новгород — это европейский город с русской душой, — такими словами начал свою речь Дмитрий Борецкий. — Наша земля всегда была мостом между Европой и Русью, и мы хотели бы оставаться таковым и впредь. У Новгорода много общего с Литвой и Польшей, наши законы немногим отличаются от Магдебургского права, а наше вече — от вашего сейма. Мы преданы православной вере, но мы с уважением относимся ко всем религиям. Да, мы привыкли жить по своей воле, — продолжал посадник, — и более всего на свете дорожим ею. Но сейчас над нами нависла смертельная угроза. Великий князь Иван Васильевич хочет силой захватить наши земли и установить у нас московские порядки. Если ему это удастся, он пойдет дальше и захочет завоевать русские земли Литвы. Нужно остановить его сейчас, иначе потом будет поздно. И сделать это мы можем только вместе. Вот почему мы предлагаем вашему королевскому величеству заключить договор о взаимной помощи на случай нападения третьей стороны.
Ответная речь короля была краткой.
— Великий Новгород опровергает мнение тех, кто считает русских варварами, — сказал Казимир, — и он мог бы на равных влиться в семью европейских народов. Король приветствует это желание и будет всемерно ему способствовать. Что же касается московской угрозы, то Королевство Польское и Великое княжество Литовское будут, безусловно, на стороне Великого Новгорода. Но вместе с тем король желал бы знать: что предпринимают сами новгородцы, дабы защитить себя? При всем уважении к вольному городу король не понимает, почему республика так легкомысленно относится к собственной безопасности. Князь Михаил Олелькович извещает нас, что у республики нет постоянного войска, а его крепости находятся в плачевном состоянии. Мало красиво говорить о своей
