Книга Шофер (Управдом, часть 3) - Андрей Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пустое, — сказал он Травину, вернувшись от кладбищенского сторожа, — но хоть повидался с тобой. Поехали обратно, оставишь машину в гараже, а то денежки капают, а потом я тебя ужином угощу. И отказа не приму, разговор к тебе есть. Да и вместе поужинать не мешает, вдруг больше не свидимся.
Глава 9
Глава 9.
Немецкое кладбище на востоке Москвы, в Лефортово, после революции переименовали в Введенское, а в кладбищенский лютеранский собор заселились служащие коммунхоза. Многие хозяева захоронений сбежали за границу, и приходилось присматривать за могилами — то в каком склепе беспризорники обоснуются, а то комсомольцы ограды порушат и крест отобьют, или надпись неприличную изобразят.
Ночь со среды на четверг выдалась прохладной, чувствовалось приближение Ильи Пророка, сторож, закутавшись в тулуп, улёгся на лавку и проспал так до самого восхода, а когда вышел наружу, вокруг всё было влажным от росы. Он прошёлся по Главной аллее, свернул на Еловую и уже подходя обратно к церкви, свернул к усыпальнице баронов Кнопп, что на четвёртом участке. Там, на ступенях, стояла статуя Христа, на бронзовых пальцах изваяния висели капельки воды, сторож собрал их аккуратно в ладонь, перекрестился, протёр лицо, пытаясь прогнать сонливость. Уткнулся взглядом в участок под номером тридцать два. Земля там была разрыта, фигура ангела, стоявшая в изголовье, покосилась, надгробные плиты валялись в беспорядке, в кучу земли была воткнута лопата, а наверху, на этой куче, лежал вскрытый гроб, а в нём — высохший покойник. Сторож вздохнул, ещё раз перекрестился, и не торопясь вернулся в контору, раскрыл книгу со списком захоронений. В разорённой могиле были похоронены четверо, надворный советник Иосиф Пилявский, его жена Янина, и их сыновья Станислав и Лев. Последнее захоронение было совсем свежим, давностью всего несколько дней, но богохульники отчего-то новый гроб тревожить не стали, а залезли в старый.
Соседнюю могилу, где был похоронен Модест Петрович Лялин, статский советник и попечитель Общества энтомологов, тоже разрыли, раскидали рыхлую землю. Но с ней, с могилкой этой, и так невесть что творилось, то ребёночка туда засунули в восемнадцатом, когда, почитай, покойников просто выбрасывали на улицу, а то в двадцать первом раскопали и останки бедного паренька похитили, никак сатанисты баловались. И вот снова могилы разоряют. В голодные годы — понятно, одёжу искали в свежих гробах, что ещё не истлела, и обувку, а сейчас-то в любую лавку зайди, всё как при царе-батюшке, а то и лучше.
Сторож вздохнул, и пошёл обратно, в часовню. Заведующий кладбищем приходил на работу к девяти утра, а рабочие — ещё позже, старик справедливо рассудил, что до этого времени покойник сам себя не закопает обратно, а красть там, кроме полусгнившего гроба, нечего, завернулся снова в тулуп, лёг, и через несколько минут захрапел.
* * *
Дом Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке был самым высоким жилым зданием в Москве, и столичные жители прозвали его «тучерезом». После революции дом получил ещё одно название — Четвёртое общежитие Моссовета, его заселили деятели партии большевиков, одно время управдомом здесь был председатель Совнаркома Лев Каменев. В подвале партийного дома работало кабаре «Кривой Джимми», а выше девятого этажа располагалась оборудованная плоская крыша, на которой помещались кинотеатр, висячий сад и кафе-столовая. Подъем на крышу на лифте стоил двугривенный с человека, Ковров сунул лифтёру за двоих серебряный полтинник и сдачу брать не стал. Он выбрал столик возле барьера из железных прутьев, сделал заказ подскочившему официанту. С места, куда они с Травиным уселись, была видна, казалось, вся Москва, от застроенного центра до одноэтажных окраин. То там, то здесь загорались огни фонарей — фонарщики заранее, не дожидаясь наступления темноты, зажигали газовые и керосиновые светильники.
— Что из вина будешь? — спросил Ковров Сергея.
— Не пью.
— А я лафит возьму подогретый. И побыстрее горячее неси, любезный, мы проголодались.
— Сей момент, — кивнул официант и убежал.
— Люблю это место, — сказал Николай, — я тут до революции бывал часто, как в Москву приезжал, изменилась она, помрачнела, но всё равно та же, с куполами церквушек и узкими улочками. Где сейчас сцена, раньше фильмы снимали, стоял зимний павильон, артистки приезжали в мехах и в каретах, богатеи их бриллиантами усыпали. А зимний сад как был, сохранился, просто чудо. Теперь, брат, совсем другой коленкор, днём жители дома по квитанциям столуются, а к вечеру совбуры с кокотками приезжают, артисты модные выступают, но это после девяти вечера, захочешь остаться — я оплачу.
— Нет, — Травин насмешливо посмотрел на дядюшку, — у меня смена в семь утра, выспаться нужно.
— Понимаю, ты независимый и самостоятельный человек, — Ковров поднял ладони, словно сдаваясь, — это не подачка, Серж, мы ведь люди друг другу не чужие.
Несмотря на слова Коврова о том, что они с Сергеем больше не увидятся, выходило совсем по-другому. По дороге в гараж Травин завёз родственника на Ольховскую, где Николай оставил портфель, а потом они отправились в прокатную контору, чтобы сдать автомобиль, только этим дело не ограничилось. Ковров заглянул к прокатчикам, и уже через несколько минут выписывал процентный вексель на четыреста рублей за месяц проката. Рядом на столе лежало удостоверение экзаменационной комиссии Петрограда на имя Коврова Николая Павловича, завизированное в Транспортном Отделе Моссовета.
— Автомобиль мне нужен будет к восьми вечера завтра — сказал он Давиду Геловани, — и ровно через месяц я готов вернуть его обратно, ну и конечно за бензин рассчитаюсь сполна. И вот ещё что, сам я за рулём по вечерам ездить не люблю, хочу шофера нанять, вы уж постарайтесь, чтобы водитель тот же остался. Уж очень я им доволен, да и сами знаете, случайного человека возьмёшь, а он какой жулик окажется.
И протянул Геловани две червонные бумажки.
— Не положено, — Давид накрыл банкноты картонной папкой, — но в виде исключения сделаем.
Он воровато оглянулся и напоролся на тяжелый взгляд Травина.
— Только, товарищ Ковров, — тут же поправился Геловани, когда дело касалось денег, акцент у него практически пропадал, а речь становилась правильной, — водитель у нас не частная собственность, и товарищ Травин здесь техником работает, а что делает во внерабочее время, тут уж, извините, его согласие нужно.
И снова посмотрел на Сергея.
— Конечно, — Ковров вздохнул, — но мы с Сергеем договоримся. Ну а если нет, то другого водителя возьму, ничего не поделаешь, или сам за руль сяду. Значит, завтра первый день проката, я вам через телефонистку наберу.
Геловани посмотрел на клиента с возросшим уважением, телефонный аппарат стоял далеко не у всех коммерсантов, и начал заполнять документы.
— Так с чего ты взял, что мы с тобой договоримся? — Сергей отрезал кусок телячьего филе, обжаренного в трюфельном масле, обмакнул в клюквенный соус. Мясо передержали, но молодой человек возмущаться не стал, ему и не такое есть приходилось.
— Под простого косишь, а вилку с ножом держать не разучился, — Ковров мягко улыбнулся, отхлебнул тёплое вино, — в анкете что пишешь, из дворян?
— Из крестьян, Сальмисский уезд Выборгской губернии.
— Умно, и не подкопаешься, к финнам проверять не поедешь. Подсказал кто?
— Ты ведь тоже бароном не представляешься? — проигнорировал Травин вопрос.
— Нет, конечно. Из мещан, происхождение по нынешним временам невыгодное, но зато и пролетарской сознательности от меня никто не требует. Так вот, дела такие, Серж, что мне человек нужен для поддержки. Я, понимаешь, с контрабандистами связался, дело там тёмное и опасное. Ворует кто-то из Гохрана ценности, и продаёт за границу, золото и камни утекают из страны, вот и хочу разузнать, кто это делает, да поймать за руку шельмеца.
Травин аж поперхнулся, закашлялся, вытер рот салфеткой.
— Знаешь, — сказал он, — всё что угодно готов был услышать, но такое… С чего ты вдруг начал о народном добре беспокоиться?
Ковров, увидев продавщицу папирос, махнул рукой, купил у подошедшей девушки в шляпке с синей ленточкой пачку «Гризетты».
— Я, братец, в большевистскую Россию окончательно вернулся в двадцать втором не просто так, пришлось. Задолжал деньги серьёзным людям в Берлине, большие там суммы на кону были, думал, миллионы заработаю, не на то поставил и проиграл. Они бы меня где угодно достали, только я сюда успел убежать. Ну а как приехал, занялся мелкой коммерцией, камушки да золотишко покупал и продавал, я ведь, ты помнишь, ювелиром стать собирался когда-то. Вот и попался охранке, теперь она ГПУ называется, вот с тех пор на них и работаю, не за идею, кое-что могу себе
